— Собственной персоной.
— Ну и дела. — Тряс Сигмонд головой. — Вот уж… Как-то не так все. Я читал не о таком…
— А какого ты желал бы встретить Мерлина? Мерлина затертых, переписанных хроник? Мерлина Гальфрида Монмутского, Мерлина Нортон, Мерлина Стюарт, Мерлина Клеменса или кого другого?
— По правде говоря никакого. — Сигмонд еще не полностью пришел в себя. А прейдя, оценил бестактность своего высказывания и исправился.
— Вернее, я хотел сказать, что не ожидал встретить Мерлина. А еще точнее — вообще не предполагал реальность существования пророка короля Гвенддолеу. Но давай, раз уж так сталось, давайте разберемся что к чему. С кем имею честь: с воином, бардом, строителем, знахарем, пророком, колдуном, шарлатаном, пришельцем? С кем еще?
— Со мной. Я и есть я. Только в разных континуумах. В каждом действую согласно местных условий, сохраняя статус скво информационного поля. Но и не забывай. Написанное есть беллетристика, а не биография в «Who is who». Мы не можем отвергать право авторов на толику художественного вымысла. Могут быть некоторые, ну скажем так, неточности.
— Но эти континуумы реально существуют?
Мерлин улыбнулся. — Так и ты, Стилл Иг. Мондуэл, нынче не в своей вселенной пребываешь. Твой мир и мир Гильды различны.
— Так это физические субстанции, а Мерлины из повествований…
— Всякий живущий рождает миры, вот только миры эти, бывают бескрайни и безвременны, или малы и проходящи. Вот, — указал старец на козьего пастушка, — он тоже творит свой мир, малюсенький мирок холма, где травы вечно сочны и густы, где ветер легонько колышет русые кудри, где козы смирны и здоровы, куда не забегают жадные волки, где волшебно играет свирель, а в котомке всегда не переводится теплая, пухлая буханка хлеба и душистое колечко сочной колбаски. Но мир этот эфемерен, с годами поблекнет. Травы пожухнут, козы разбредутся. А на его месте засияет в славе ратное поле и бесчисленные множества недругов падут под сталью героя. И будут в том мире вернейшие от всех времен друзья и наипрекраснейшие девы, хранящие в сердцах верность люби. Не долог век и тех картин. И их ждет скорое забвенье. Скроют ратное поле заросли чертополоха, недруги истлеют, мечи проржавеют. Новый мир придет ему на смену, и другой и третий, пока наконец, под патиной памяти не замерцает пастельный уют теплого дома, где в достатке и прилежании многие потомки окружат, обнимут заботой седовласого патриарха. Где царствуют добро и покой, где осеннее светило золотит соседний лес, и зима еще не близка. Мир дома, с крыльца которого виден далекий холм в зелени вечноспелых трав, где русый пра-пра-правнук стережет стада смиренных коз.
Миров таких, сотворенных наивным разумом простолюдина, легион. Проходящи они, неприметны. Но истинные созидатели творят нетленно. И доколе в подлунье не переведутся мятущиеся исканием души, порожденное ими, да пребудет вовеки. Не тобою ли, Стилл Иг. Мондуэл, сказано:
"Пари сияй, о сумрачный мой стих,Мой стих сырою непогодойНад пустотой равнины водной,Пари же слово, кесарь царствий неземных.Не пустоцветьем суетным мирскимСвоим обязан ты созданьем,Но духа сумрачным скитаньемПо лабиринта возведенным им самим.Душевный трепет предвещает шорохНарождающихся строчек,Но в облаченье слов неточных.Не возвестить, увы, что это — хорошо.Из черноты рожденные мираПодвластны демиурга воле,Увы, немногим боле,Чем стих является следами от пера.Как в пустоте уставшая звездаВек не кончает свой уныло,Погибнув светит с новой силой —Прорвется дух через неверные слова.Пари сияй, о сумрачный мой стих,Мой стих сырою непогодой,Пари же птицею свободной,Пари, сияй над черным грифом черный стих."
Мерлин поднялся. Белый хитон его, оттенили мрачные перья лорда Мьюгина. Черным плащом обвислых крыльев, укрыл спину пророка мудрый ворон. Странно смотрел на пришедших из Гильдгарда.
Склонил колдун голову. — Не дано нам познать всей природы информационного поля, и дельта трансформации уравнений Ван Больца не подскажут, какой мир реальнее — видимый из окна вагона курьерского поезда, или на экране головизора. Верь своей душе и в свое предначертание. А мой срок пребывания в континууме Гильды временно истек. Мир вам.
— До свиданья. — Сигмонд задумчиво тер висок.
— Не знаю, будешь ли рад нашей встрече, витязь Небесного Кролика? Потому говорю: мир вам.
Милорд Мьюгин запахнул крылья на груди старца и ночная тень скрыла фигуру Мерлина, а шелест листьев от внезапного порыва ветра заглушили его шаги.
Глава 8. Узник.
Черный Локи натянул поводья. Вороной послушно загарцевал на вершине холма. Позади, на дистанции нескольких конских крупов вымуштровано остановился вооруженный эскорт обережных — так тамплиеры гридней называли.
Локи пожевал тонкую губу. Задумчиво скривился. Меж зубов слюной прямо на лошадиную гриву цикнул. Часы карманные достал, крышечкой щелкнул. Два двадцать пять пополудни. До замка минут сорок, от силы пятьдесят. Значит в начале четвертого будем на месте. Можно не торопиться.
Его миссия подходит к концу. С утра, нежился еще Локи в пуховых перинах, прискакал гонец из замка Шурваловальского. Коня чуть не загнал, пыли вдоволь наглотался, спешил доставить весть срочную, новость важную, долгожданную. По такому делу, обережные только сунув в его руки кружку эля, промочить захрипшее горло, прытко ввели в господские покои. Там, почесывая отбитые седлом ягодицы, да утирая мокрые усы, доложил посланец, что заманили таки в ловушку, одурманили зельем гриба-сонливца, доставили сонных в Шурваловальскую твердыню и лорда Сигмонда и девку евойную.
Молодцы монахи, признал Фартовый-Локимен. Но виду довольного не подал. Напротив, посмотрел на гонца морозно, того и дрожь пробрала. — Чего долго так ехал, козел? В падлу прихватить сменного мерина, сука? — И обережным приказал: — Пятый угол и хором петушить на конюшне, пока не закукарекает. И в дорогу собираться!
Вот уже и лес Шурваловальский. Еще час, ну полтора отсилы и работа отработана. Заказывали Стилла Иг. Мондуэла — получите, распишитесь, бабки на стол. Задание, герр Зиберович, выполнено, можно и домой.
Можно, но не хотелось.
Опять сплюнул Фартовый. Скривил тонкие губы. В сомнении покрутил указательными пальцами.
— Что-то неладно, — подсказывала внутненняя воровская чуйка. — Зиберовичу там, в Брюсселе, в кабинетном всесилии, хорошо командовать: «Взять и доставить». А попробуй-ка, доставь. Через пол царства Нодд прийдется Стилла тарабанить. А там, небось, уже вся округа на уши встала. Куды растуды! Лорд Сигмонд сгинул! Воевода крольчачий, герой всех времен, всех народов! Мать его ити! Гридни Ингрендсоны, волки позорные, по буеракам пометутся, под каждый куст заглянут, каждую нору пообнюхивают. Корефаны витязевы, Сток да Троквелец, копытами землю рыть будут. В Гильдгарде старый хрыч Ингренд, шухер поднимет, а бригада у него не слабая, лбов здоровых пару сотен будет, да городские, да посадские, да быдло деревенское. О-го-го, шалман!