— Мой бог! Он хладнокровный бес. Вы же не останетесь с ним, верно?
— Почему бы и нет? Что изменилось? — Она пожала плечами, и он почувствовал приступ гнева. Это была не Эйврил, не его Эйврил — послушная, многострадальная. — Я потеряла силу воли тогда, на островах, и теперь должна вернуть ее себе. Существует договор. Моя семья…
— Ваша семья может изменить договор! — Он боролся с тем, чтобы его голос не звучал с силой морской команды. — Они взрослые люди. Большинство из них. Вы не можете ради них жертвовать своей девственностью, и они не вправе ожидать этого.
— Я не могу, но ваша жена сможет? Она не согласится на брак по расчету, только по любви? Она не выйдет замуж за человека, которому нужны будут только ее родословная и эмигрантское происхождение? Будете ли вы сами лгать ей и притворяться, что чувствуете что-то, стараясь сбежать к любовницам?
Воспитание и остатки сдержанности, которые и так висели на волоске, оставили его. Он схватил Эйврил в объятия и забыл, что собирался сказать ей, не говоря уже о том, о чем думал мгновение назад. Она была, как и прежде, мягкой, податливой в его руках, от нее исходил аромат весеннего луга, и его губы помнили вкус ее поцелуя.
— Я не сбегаю, — отрезал он. — Я не проклятый циник, как этот жадный до денег англичанин, с которым вы хотите себя похоронить.
— Люк, пожалуйста…
«Пожалуйста, уходите», — хотела она сказать. Ее губы были нежными, тело дрожало от его прикосновений, он знал, что должен или отпустить ее, или держать в объятиях, чтобы она чувствовала его тепло и заботу. Но тот дьявол, который привел его сюда, оказался сильнее, голова пошла кругом от женского запаха, от желания ощутить нежность ее губ, закрыв глаза на боль в ее взгляде.
Она дрожала от гнева, желания и беззащитности. Поняла, о чем он мечтает, и почувствовала райское блаженство, когда он с силой поцеловал ее, но извернулась и ударила его по закрытой сапогом голени, не обращая внимания, что обута всего лишь в домашние туфли.
Когда он поднял голову, она смотрела прямо ему в глаза, несмотря на спутанность мыслей. Люк вспомнил, каким был глубоким ее взгляд тогда, на острове Святой Елены, когда она искала правды в его словах.
— Черт бы побрал все, Эйврил. Будьте моей. Пойдемте со мной, я дам вам все тепло, которое вам когда-либо будет нужно.
— Погубите меня за мои собственные желания — вот что вы сделаете. Отпустите. И обещайте, что будете держаться от меня как можно дальше.
Чувствуя боль вины за то, что он сделал, Люк раскрыл объятия, она отступила назад.
— Вот. Вы свободны. Но я не оставлю вас, пока вы будете во мне нуждаться. Пока вы желаете меня.
«Пока это безумие не отпускает меня».
— Вы… — Ей потребовались видимые усилия, чтобы удержать равновесие, но она справилась с этим. — Вы слишком самолюбивы, господин граф. Я не нуждаюсь в вас и не желаю вас. Я нуждаюсь только в вашем уходе. Прощайте.
Люк открыл для нее ворота, и она прошла мимо него, шелестя юбками, не удостоив даже взглядом. Он подождал, пока она не вошла в ворота, и произнес:
— Попробуйте убедить меня в этом.
Ворота закрылись перед ним, он услышал беспощадный звук закрываемого засова. Он должен оставить ее Брэдону и забыть о ней. Люк провел языком по губам, ощутил ее вкус — страстный, женственный и невинный — и понял, что скорее сможет научиться летать, чем забудет Эйврил.
— Что ж, все прошло удовлетворительно. — Эндрю Брэдон надел шляпу и хмуро посмотрел на улицу, запруженную до самого Корнхилла. Однако экипажа не обнаружил. — Где носит этого остолопа?
— Кажется, здесь не осталось места, где он мог бы ждать нас.
Эйврил смотрела, как посреди улицы гонят вниз стадо овец. Похоже на Калькутту, только холоднее и тамошних коз заменили овцы. Глядеть на овец было легче, чем думать о том, что произошло этим утром. Двое мужчин — лед и пламень. Но обжигали оба.
— Он должен быть поблизости. — Все еще браня кучера, Брэдон неловко выставил локоть. — Возьмите меня под руку.
— Благодарю.
Она взбежала вверх по лестнице, возвращаясь из сада, вымыла лицо и руки щеткой, пригладила волосы, опасаясь, что аромат Люка останется на ней.
— Я не понимаю, почему адвокат хочет, чтобы все ваши счета были посланы ему. Он вполне мог бы доверить мне распоряжаться этой суммой от вашего имени.
— Думаю, господин Уилтон хочет предоставить папе полную страховую отчетность после кораблекрушения. И я намерена оставаться столь же осторожной и тактичной на протяжении всей семейной жизни. Господин Уилтон не доверит деньги вашим рукам, пока его не вынудит мой брак. Он хитрый человек.
«И, ко всему прочему, сухой и лишенный воображения», — решила она. Эйврил спрашивала себя, нужно ли написать обо всем отцу. Уилтон казался человеком, который будет выполнять приказы, даже если в них нет никакого смысла, от него веяло неумолимой холодной волей. С другой стороны, он беззаветно предан интересам отца. Слово сэра Джошуа для него закон.
В толпе, хлынувшей из ворот Королевской биржи, мелькнули темно-синяя военно-морская форма и треуголка. Эйврил велела себе не глупить. Город полон морскими офицерами, кроме того, он был в гражданской одежде. «О мой бог, это он. Люк…»
— Моя дорогая? Что-то не так?
— Этот дворник, что переходит улицу, — я подумала, что его собьет тот экипаж с красными дверцами.
И Люк перешел дорогу, направляясь прямо к ним. Ее сердце билось так сильно, что дело могло закончиться серьезным расстройством здоровья. Нет! Он собирается заговорить. Он собирается ее предать в каком-то смысле, подтвердив подозрения Брэдона и подвергнув риску ее собственное положение настолько, что ей придется самой пойти в его руки. Эйврил закрыла глаза и попыталась изгнать воспоминание о том, как эти руки обнимали ее, и как она хотела быть в них.
— Прошу извинить. Думаю, что вы уронили это.
Люк наклонился и поднял с земли большой носовой платок. Он сделал в ее сторону вежливый поклон, но не бросил и взгляда, обращаясь только к Брэдону.
— Что? Нет, это не мой. Премного обязан, сэр.
— Ни в коей мере. Лорд Брэдон, не так ли?
— Да.
Брэдон словно аршин проглотил, то ли потому, что не был расположен говорить с незнакомцем, то ли после утренних откровений стал слишком подозрителен к людям в военно-морской форме.
— Прошу извинить, но кто-то на днях указал мне на вас как на серьезного знатока фарфора.
Эйврил почувствовала ладонью, что Брэдон расслабился. Это чудо, что он не слышал, как бьется ее пульс.
— Вы интересуетесь им?
— Только как любитель. Я смог отыскать некоторые интересные вещицы в Копенгагене, когда был там последний раз.