кое-шо выкинуть, — Бабуня стала засовывать свой мешок в мамину кошёлку, с которой мы всегда ходили на базар.
— Я с тобой, подожди…
— Не, тебе ещё кушать, одеваться, а на базаре усё разберуть. Та й зима прыйшла. Вон снег идёть и сразу тае. В чём пойдёшь по слякоти? Галошей на валенки нэ купили, ботинки рваные… Не-е. Сиди дома и жди.
Бабуня надела свой страшный брезентовый плащ, сапоги, подхватила плетёную из соломы кошёлку, засунула в неё свой мешок и уже хотела выйти, как вдруг я отчаянно закричала:
— Мешок зачем забираешь? Оставь мешок, оставь!
— Так сказали, шо картоплю привезуть с колхоза. Куды ж я её насыплю? — и Бабуня торопливо скрылась за дверью.
Я быстро выскользнула из-под одеяла, подвинула стул к подоконнику, залезла на него и стала смотреть в окно. Мимо моего носа быстро прошмыгнул тёмный капюшон от Бабуниного плаща, покрытый большими белыми пушинками. Шёл снег. Он медленно падал с неба так густо, что не было видно ни двора, ни забора, ни калитки, за которой вероятно уже исчезла Бабуня. Загадочность и красота этого явления под названием снег отвлекла моё внимание от обиды на Бабуню. Я сидела на подоконнике, уткнувшись носом в холодное стекло и удивлённо вглядывалась в молочное пространство за окном. Пушинки, кружась за стеклом прямо перед моими глазами, казались танцующими в воздухе существами, ищущими место для приземления. Словно малюсенькие белые мотыльки они порхали над подоконником и плавно опускались на него. Мне захотелось разглядеть их поближе, потрогать руками и увидеть, как идёт зима.
Новое голубое пальтишко решила не надевать. Вдруг пушинки нападают на него и попортят. Надела бундечку. А вот белые фетровые валеночки натянула с уверенностью, что они как раз для снега. То ли слышала об этом что-то, то ли картинку видела в книжке…
На веранде снега не было. Только нижние ступеньки покрылись тонким слоем пушинок. Я осторожно встала на нижнюю ступеньку и подставила лицо под летящие на меня с неба белые хлопья. Они, холодные и невесомые, прикоснувшись к моим щекам, тут же превращались в мокрые ручейки, стекающие на подбородок. Я протянула ладони и вглядывалась в каждую упавшую на ладошку, ещё не успевшую растаять, снежинку. Стояла долго. Никак не могла оторваться от прекрасного, необъяснимого явления, которое я наблюдала первый раз в жизни. Сойти со ступенек веранды на землю так и не решилась. Мокрые руки замёрзли и покраснели. Захотелось есть. Пошла в дом.
Мой завтрак остыл. Глядя в окно и глотая холодный какао, я сочиняла сказку.
Жил-был тёплый дождик. Он поливал землю водичкой. И тогда на земле всё росло. Деревья, травка, яблоки, буряк и цибуля. Вдруг пришла зима. Дождик сильно замёрз. Каждая капелька дождика становилась лёгкой белой пушинкой. И тогда все пушинки полетели на землю… Укрыли землю белым холодным одеялом. Вокруг стало красиво, и больше ничего не росло…
Дальше сказка не сочинялась.
" Почему не идёт Бабуня? " — во-от, эта мысль мешала сочинять сказку. "До базара всего три квартала. Если не торговаться, то можно было за это время скупить пол базара. Она что, заняла какую-нибудь очередь? Или ждёт, чтоб крыса побежала?"
Я больше не могла ждать и решила идти на базар искать Бабуню. Быстро оделась и выбежала во двор. А снег прекратился, и даже выглянуло солнышко. Щурясь от блеска снега, укрывшего весь двор, выбежала за калитку, что категорически запрещено мамой. "Ладно, вернусь с Бабуней, и мне ничего не будет, — успокоила я себя, — Бабуня не скажет ей".
Заблудиться было просто невозможно. Наша улица через три квартала упиралась прямо в ворота базара. Глядя вперёд, чтоб не пропустить Бабуню, я быстро шагала по улице. Вскоре заметила, что шагаю я совсем не по белому снегу, как у нас во дворе, а по тёмной, водянистой тропинке, от которой при каждом моём шаге вычвыркивается грязная снежная каша. Белые прекрасные валеночки до щиколоток стали мокрыми и серыми. Ноги ощутили холодную влагу. Поискав глазами место посуше, я поняла, что все снежные пушинки превращались в воду, как на моих щеках, когда я стояла на веранде. И вода эта оказывалась везде под снегом. Стоило мне только наступить на не тронутый следами прохожих снег, как тут же появлялась грязная лужица. "Что делать? Возвращаться? Но базар уже совсем близко, вот они — ворота. И там Бабунечка…"
Войдя в ворота базара, я сразу же пожалела, что не вернулась домой. Весь народ утопал по щиколотку в чёрной маслянистой грязи, не обращая на это внимания. Внимание народа было приковано к длинным деревянным прилавкам, на которых продавались всякие продукты. Базар гудел, шумел, выкрикивал нехорошие слова. Я знала, где продаются яйца, знала молочный ряд, где Бабуня всегда покупала сметанку и кусочек сливочного масличка на капустном листике. А один раз даже купила для меня маленький глэчик ряженки с поджаристой пеночкой. Тётя отдала за полцены, узнав от Бабуни, что «оця дытына усю оккупацию промучилась в сырых потёмках одесских катакомб". Знала мясные ряды. А где картопля, я не знала. И тут вспомнила. Бабуня же сказала, что на базаре "кое-шо выкинут". А где тут всё выкидывают, я не знала.
— Мадам, — обратилась я к уже знакомой тёте, торгующей яйцами, — скажите мне, пожалуйста, где тут всё выкидывают?
— А-а, это ты, конопатая? А дэ ж твоя хитрющая бабуля?
— Бабуня дэсь тут. Сказала, что тут шо-то выкинули, и пошла туда, где выкидывают.
— Так усё кидають у помойку. А помойка та мусорка там, в конце базара, — и тётя показала рукой, куда надо идти.
Я очень жалела свои новые валеночки. Они больше не были новыми. Из белых и пушистых превратились в грязные, размокшие валенки, как у бабы Сони. А внутри чавкала вода. Что ж теперь поделаешь? Вся надежда на Бабуню. Она и от мамы защитит, и валеночки помоет. И я почапала по грязи в сторону помойки.
Когда кончился базар, сразу же началась помойка. Это была свалка всякого мусора вдоль забора, из-под которого текли грязные ручьи. Вокруг никого не было. Наверно Бабуня уже ушла отсюда. "И что ей понадобилось в этой поганой, вонючей куче? Наверно она уже покупает картоплю", — подумала я и вернулась на базар.
— Дядя, а где вы купили