Повозки уже во владениях кишанпурского раджи. Они могут двинуться на какой-нибудь тайный склад; но весьма велика вероятность, что они направятся в крепость. Он с половиной эскадрона может переплыть Кишан и перехватить их по дороге… скажем, у Обезьяньего Колодца… но тогда у полковника Булстрода будут серьезные неприятности. Или он может отправиться в одиночку; теперь он был вооружен, и не боялся ни девана, ни его таинственных возчиков. Это мысль; он разведает, куда точно поехали повозки и потом доложит Булстроду.
Он перевел Бумеранга в быструю рысь. Через час по виду берега он определил, что находится напротив своего старого лагеря. Остановившись, он подозвал к себе даффадара.
— Разобьете бивуак так, чтобы вас не было видно с того берега. Я пойду один. Никому не говорите, где я. Если завтра к этому времени меня не будет, возвращайтесь в Бховани и доложите полковнику Булстроду. Понятно?
Он спешился, передал кавалеристу поводья Бумеранга, и снял кивер, шпоры, ремни и мундир. Кобуру с пистолетом он засунул за пояс брюк, и, понадеявшись, что патроны не намокнут, соскользнул в реку. Раскаленной коже теплая вода показалась прохладной и восхитительно освежающей.
Он устал сильнее, чем думал, и на противоположном берегу несколько минут лежал на траве. Обеспоковшись, как бы его не выдала белизна рубашки, он измазал и ее, и лицо грязью. Потом двинулся сквозь полоску редких зарослей. Он хорошо помнил это место — здесь стояли палатки его сипаев. Из темноты полей выступили семь высоких деревьев у Обезьяньего колодца. Он низко пригнулся и, притаившись в тени колючей изгороди, устремился туда.
Оказавшись прямо под деревьями, он замедлил шаг. Воздух застыл в неподвижной тишине, и в лунном свете полуразрушенный колодец казался призрачным алтарем давно исчезнувшего народа. Он осторожно ступал по земле, вглядываясь себе под ноги — здесь было царство кобр. Обезьяны, о которых он было позабыл, внезапно разразились пронзительными криками, и, тараторя, тяжело запрыгали по ветвям. Из шума и тьмы ему на голову посыпались листья и сучья. Он сделал последний рывок и упал в траву. К счастью, вокруг никого не было.
Он медленно выдохнул воздух и позволили себе расслабиться. Капли водыс тихим шелестом падали с его рубашки на землю.
Здесь кто-то был. Вдруг, как лицо из линий загадочной картинки, из решетчатой тени колодезного ограды проступил силуэт Серебряного гуру. Родни приподнялся — холодные глаза были устремлены прямо на него. Грудь казалась совершенно неподвижной, торс был выпрямлен, ноги скрещены. Он выглядел как статуя, и брызги света лежали на его коже пятнами проказы.
Родни сполз вниз и замер, стараясь не дышать. Ему не верилось, что гуру его не заметил. Он напряженно всматривался в застывшую напротив тень, когда на вершинах деревьев вновь началась паника. С бесконечной осторожностью Родни повернул голову: в рощу со стороны Кишанского водопада верхом на лошади въезжал деван.
Родни едва не издал вздох облегчения. На такое он даже не смел надеяться. Он поудобнее перехватил пистолет и потянул его на себя.
Лошадь девана перешла на шаг. Приближаясь, тот внимательно осматривался по сторонам и раздраженно бормотал приглушенным голосом:
— Куда подевался этот чертов мошенник-англичанин? Хватит валять дурака!
Лошадь резко шарахнулась в сторону.
— Хат! Ты меня напугал — застыл, как змея! Экая гнусность! Что за мерзкую драку затеяли обезьяны!
Он спешился. Гуру спокойно сказал:
— Это уже не в первый раз. Здесь полно кобр, так что смотри под ноги. Ты чем-то взволнован, Светлейший? Что-то случилось?
— Случилось? Еще бы! Один из твоих соотечественников, пьяный как свинья, мотаясь ночью по окрестностям Бховани, опрокинул повозку и увидел, что в ней! В погоню за нами послали кавалерию — думаю, Делламэн не мог этому помешать. К счастью, они отправили…
— Не сейчас, Светлейший. В три.
— Значит, в три? Буду. Повозки уже едут к озеру, но с толстушками еще уйма хлопот. Мне надо распорядиться, чтобы их, как и все прочее добро, отправили немедленно. Господи, как я буду счастлив, когда все будет позади! Когда же мы начнем убивать? У меня руки чешутся.
Он сел на лошадь, ударил ее по морде и легким галопом поскакал к городу. Родни лежал неподвижно, не сводя глаз с гуру. Итак, он замешан в чем-то, что должно кончиться резней, и он англичанин. Проказа, солнечные лучи и ветер успешно скрыли первоначальный цвет его кожи. Под набедренной повязкой он, возможно, ее чем-то подкрашивал; кроме того, он имел обыкновение посыпать себя пеплом. Его могли бы выдать глаза, но у многих жителей Северо-запада Индии они были такими же светлыми. Чтобы попасть к колодцу, ему пришлось быстро проделать изрядный путь — еще в понедельник он проповедовал о чапатти на Малом Базаре, а толстый купец его слушал.
Повозки «уже едут к озеру». Это могло быть где угодно — княжество было испещрено маленькими озерами и большими прудами. Отыскать его за ночь Родни, безусловно, не мог. Но он мог проследить за Серебряным гуру, и узнать еще что-нибудь, что стоило доложить Булстроду. Что имелось ввиду под «толстушками» и «всем прочим добром», он не понял.
Пять минут спустя Серебряный гуру беззвучно поднялся на ноги. Держа в правой руке деревянную чашку для подаяний, он по середине колеи побрел к городу. Когда в лунном сиянии его силуэт превратился в длинную тень, Родни встал и пошел следом. Обезьяны пронзительно вопили. По обе стороны дороги тянулись призрачно серые поля.
Вскоре по левую руку на низком небе вырос черный квадрат крепости, и невнятный шум города зарокотал в его ушах. В городе праздновали Холи: это могло помочь ему, но могло и помешать. Большинство горожан скопится на площади и главных улицах, переулки в трущобах опустеют, но кампании гуляк будут шататься повсюду и могут наткнуться на него. И хотя вряд ли кто-то привяжется к нему, разве что в избытке пьяного веселья, но из-за них он может потерять Гуру из виду.
Тень впереди него скользнула мимо первых городских лачуг и Родни подобрался поближе. Переулок не освещался, вырытая посреди него канава была переполнена помоями и отбросами, вдоль стен домов лежал толстый слой пыли и сухого навоза, заглушавший стук его сапог. В воздухе стояло зловоние. Из дома, мимо которого он проходил, вывалился какой-то пьяный земледелец и врезался в него. Родни затаил дыхание, но тот выпил слишком много крепкого пальмового вина — тодди, чтобы что-то заметить или забеспокоиться. Шум впереди становился все громче. На каждом углу он дожидался, пока Гуру свернет за следующий поворот, перебегал вперед и снова принимался ждать.