«Какой же я был дурак!» — честно признался себе Кельвин.
Единственным оправданием ему могло служить только то, что, хотя он и обладал огромным опытом общения со светскими женщинами, Кельвин никогда не встречал ни одной, похожей на Серафину.
Женщины всегда считали его неотразимым и совершенно ясно давали понять, что готовы на все, что он только пожелает.
Серафина же с первого дня их знакомства напомнила ему олененка, которого он в детстве пытался приручить.
Сначала тот в страхе убегал от Кельвина, стоило ему только приблизиться. Потом старый лесник-цыган объяснил маленькому Кельвину, что сначала олененок должен к нему привыкнуть.
Кельвин вспомнил, как часами, не шелохнувшись, просиживал под деревом в лесу, наблюдая за тем, как олененок подходит все ближе и, наконец — так близко, что до него можно дотронуться рукой.
Однако одного неосторожного движения или вздоха оказывалось достаточно, чтобы его напугать, и тогда он стремглав уносился прочь, и Кельвину приходилось начинать все сначала.
Не один месяц потребовался ему, чтобы приручить олененка, но наконец настал день, когда тот начал есть у Кельвина с руки и подходить к нему на зов.
Кельвин вспомнил, какое это было нежное, грациозное создание, с длинными, стройными ногами и огромными глазами. Такой же грациозной казалась Кельвину и Серафина.
Никогда в жизни ему не доводилось видеть такую изящную женщину, и ни одна женщина не смотрела еще на него с таким страхом.
Удивительно, но она улавливала малейшие нюансы его настроения. Не раз Кельвин замечал, что, когда он заходит в ее комнату, Серафина настороженно поглядывает на него из-под опущенных ресниц, пытаясь определить, не сердится ли он на нее.
Выжидающе глядела она на него и тогда, когда ждала, что он похвалит ее платье либо с одобрением отнесется к словам, сказанным ею в беседе с другими людьми.
Во многом она оставалась еще совсем ребенком, и в то же время Кельвин никогда еще не встречал женщину, способную настолько глубоко проникать в суть вещей и высказывать такие оригинальные идеи.
Он вспомнил, что на пароходе они обсуждали самые серьезные темы, связанные с религией, философией, психологией.
Кельвину никогда бы и в голову не пришло, что молодой женщине такие темы могут показаться интересными. Он был удивлен, что она не только может иметь о них хоть какое-то представление, но и разбирается во многих вопросах.
А с какой добротой Серафина относилась к людям! Кельвин не переставал этим восхищаться. Она всегда искала в словах более глубокий смысл, постоянно выискивала причины, по которым совершен тот или иной поступок.
Полуребенок, невероятно чистая и невинная…
«И уж, конечно, любой мужчина может только мечтать о такой жене», — размышлял Кельвин, пока лошадь уносила его все дальше и дальше.
Он вспомнил о магарани и пришел к выводу, что во многих отношениях Серафина напоминает индийских женщин — такая же женственная, милая, преисполненная сострадания к людям.
Ее постоянная готовность учиться выгодно отличала ее от девушек-англичанок ее круга, которые были высокомерны, самоуверенны и не прислушивались к чужому мнению.
Только теперь Кельвин понял, как несчастна была Серафина, как она страдала, и все из-за его глупости!
— Я должен ее догнать! — воскликнул Кельвин.
И, не отдавая себе отчета в том, что делает, пришпорил своего коня.
В полдень сделали привал, чтобы напоить лошадей и дать им немного отдохнуть.
Яхан собрался было купить в деревне, возле которой они остановились, что-нибудь поесть, однако Кельвин сказал, что есть он не хочет, только пить.
Хотя он не успел позавтракать, голода не чувствовал.
У него было одно желание — как можно скорее догнать Серафину.
В таком же спокойном темпе, какой взяли с самого начала, они продолжали свой путь весь день, который выдался довольно жарким. Когда лошади начали уставать, Кельвин понял, что скоро стемнеет. На лице его появилось озабоченное выражение, что заставило слугу с тревогой взглянуть на него.
В каждой деревне, мимо которой они проезжали, Кельвин справлялся о том, не проезжала ли здесь двуколка с госпожой, и неизменно получал утвердительный ответ.
На окраине маленького городка они увидели гостиницу при почтовой станции.
Такие гостиницы можно было встретить в Индии повсюду. Их строили специально для европейцев, с тем чтобы те могли при необходимости переночевать.
Иногда они были довольно внушительных размеров, но эта оказалась совсем маленькой, и Кельвин с первого же взгляда понял, что в ней всего две спальни и общая столовая.
На заднем дворе имелась хижина для хозяина гостиницы и конюшня.
Гостиница эта располагалась в саду, где росли яркие, необыкновенные цветы.
— Придется остановиться здесь, — сказал Кельвин слуге.
Войдя в калитку, он задал себе вопрос, где остановилась Серафина.
Оставалось надеяться, что у Амара хватило ума найти для нее какую-нибудь приличную гостиницу.
По дороге Кельвин не оставлял без внимания и те гостиницы, в которых они с Серафиной останавливались по пути в Удайпур, в надежде увидеть ее там, хотя он понимал, что это маловероятно.
Если бы она там остановилась, ей наверняка пришлось бы объяснять, почему она путешествует одна.
Кроме того, могло случиться и так, что хозяева тех гостиниц, в которых Серафина останавливалась вместе с Кельвином, посчитав ее появление без мужа несколько странным, под каким-нибудь предлогом задержали бы ее.
«Скоро мы ее догоним», — подумал Кельвин, объезжая гостиницу, чтобы поставить лошадь в конюшню.
Подъехав к ней, он глазам своим не поверил — двуколка!
Лошадь из нее уже выпрягли, оглобли лежали на земле. Кельвин спешился и увидел, что из дверей конюшни на него смотрит Амар.
— Амар! — позвал он. — Где госпожа?
— Она легла, сагиб. Как хорошо, что вы приехали!
Кельвин с облегчением вздохнул.
Все! Спешить теперь больше некуда.
Он нашел ее!
— Как себя чувствует госпожа? — спросил он.
— Немного устала, сагиб. Дорога была длинная.
— Что верно, то верно!
— Мы несколько раз меняли лошадей, — объяснил Амар. — Пришлось заплатить много рупий, но госпожа сказала, что это не имеет значения.
— Да, это не имеет значения, — машинально повторил Кельвин и направился к гостинице.
Хозяин с многочисленными церемониями проводил его в маленькую узенькую спальню, где стояли легкая кровать местного изготовления, стол и стул. Все остальное путешественники в Индии обычно возили с собой.