старого корпуса.
— Эй, ты куда? — спросил вертухай. — Не туда идёшь.
— Эй — зовут бл*дей, — проворчал я.
Старшой открыл локалку кишки и повёл нас в неё. Я недоумевал. Меня что, на спецы ведут? На спецах сидели либо вор со своей свитой, либо политические. Ни к тем, ни к другим я не относился.
Малолетки недоумённо переглядывались между собой.
— Старшой куда ведёшь-то? — сказал я, когда нас завели на новый корпус, где была малолетка. — Мне вообще-то на взросляк.
— На какой еще тебе взросляк? — ответил вертухай. — Не дорос ещё!
Малолетки загоготали.
— На*бал нас что ли?! — спросил один. — Взросляк он, видите ли.
— Слышь, ты сейчас каждое слово пояснять будешь, а не вывезешь — получу с тебя так, что будешь жить кем стал! — подорвался я на него, он отпрянул.
— Успокоились! — вертухай встал между мной и малолетками.
Мы поднялись на третий этаж корпуса, где находились шестёрки. Остановились перед камерой 609. «Мда, к Левану ведут» — понял я. Дверь камеры открылась, вертухай назвал мою фамилию, и я зашёл в камеру, готовясь снова биться в пресс-хате. Тормоза закрылись за спиной.
Транзит
Левана в камере не было. За дубком сидели незнакомые малолетки и смотрели на меня. На пресс-хату похоже не было, все они были меньше меня по габаритам. «Да, — подумал я, — три месяца прошло, а контингент уже поменялся.»
— Кто будешь? — спросил, сидящий на козлах, как принято на малолетке на корточках, выбритый наголо подросток. Смотрящий за хатой, судя по всему.
Я представился, рассказал, что сидел раньше в соседней хате, но уже три месяца как отсидел на взросле и не понимаю, почему снова оказался тут. Паренёк оказался не смотрящим, а хата теперь стала транзитной. Смотрящего в ней не было, так как надолго здесь никто не оседал, то приедут, то уедут. За малолеткой смотрел уже не Леван, а Кирилл, тот самый, который крутил роман с лепилой.
По малолеткам было видно, что они мне особо не верят, но тут и я бы удивился. Какого хрена, извиняюсь, взросляка сажают к несовершеннолетним. Такого не было с советских времён, когда к малолеткам подсаживали взрослых зеков от администрации, так называемых «паханов». Паханы были красные и навязывали малолеткам режим.
— Давай, садись, пиши курсовую о том, что я заехал, — сказал я, сразу перехватив власть в хате в свои руки. Пока надиктовывал дорожнику текст, раздался цинк в стенку, и соседняя камера 608 подтянула нашего шнифтового на отдушину. Оттуда я услышал знакомый голос.
— А ну слезь, — я рукой подтолкнул шнифтового, тот недоумённо слез с «клюва». Клювом назывался выступ в двери камеры, в котором находились шнифты и кормяк. Такой клюв я наблюдал только на дверях нового корпуса пятого централа, но зато там не было перед тормозами «локалки» как на Капотне. На клюв обычно залезали, чтобы пообщаться через отдушину с соседней хатой. Ещё можно было «заморозить тормоза», когда менты ночью врывались в камеру со шмоном, а дорога не была убрана. Для этого несколько малолеток упирались в клюв, подпирая его так, что менты не могли повернуть ключи в замке, и за это время дорожник должен был спрятать дорогу и все запреты.
Я забрался на клюв и крепко взялся за решётки.
— Oi! — крикнул я в отдушину.
— Сухой, ты чтоли?! — ответил удивлённый голос.
— А кто ж ещё, морда ты лысая!
— Дак ты же на взросле?!
— Вернулся обратно! Хер от меня избавитесь.
— Добро пожаловать, домой! — загоготал Вован. — Сейчас подожди, Фаната подтяну, а то он рвётся тут, — было слышно, что Шульцген спрыгнул с отдушины.
Следом раздался голос Фаната. Я был рад его слышать, так как на связь он не выходил с той поры, как переехал к Левану.
— Есть разговор, — сказал он, обменявшись радостными приветствиями. — Завтра в боксы тебя выдерну через кума.
— А кто кум то сейчас? Контра?
— Да, он.
— Сухоооой! — раздался крик из отдушины со стороны 610. — Братишка!
— Бахарик! И ты здесь! — видимо он услышал наш разговор с отдушины и тоже подтянулся.
Оказалось, Бахарика уже осудили, за своё преступление он получил девять с половиной лет лишения свободы и ждал этапа. Ему на днях исполнилось восемнадцать, и на взросляк он подняться не успел. Ближайший час я провёл на отдушине общаясь с подельниками и тюремными корешами и только потом вернулся к хате. У сокамерников уже вопросов не оставалось, они видели, что я им не наврал и действительно всех здесь знаю и пользуюсь авторитетом. Мне предложили смотреть за хатой, но я отказался, так как меня со дня на день должны были увезти на этап.
Чифирнув и пообщавшись с хатой за дубком, я лёг спать, предупредив, что будить меня не надо, пока не встану сам. Была уже поздняя ночь.
Утром меня будил воспет Степаныч.
— Вставай давай, ты что разлёгся, на продол быстро! В карцер захотел?! — он тряс меня за плечо.
— На х*й пошёл, свинья легавая! Свалил от меня, а то уе*у! — я развернулся в танке лицом к стене и укрылся одеялом.
— Это кто такой? — спросил Степаныч у дежурного. Меня он не признал.
— Да со взросляка вот привезли, на перережим. Может ну его, а? — ответил старшой.
«На перережим…» — вот значит почему я на малолетке. Теперь всё стало на свои места. В приговоре у меня стоял режим воспитательная колония. А так как приговор остался без изменения, то и режим остался прежним. Значит придётся посидеть на малолетке, пока не сменят режим на общий.
Менты вышли. Малолетки в одних трусах — был голый торс — вернулись восторженные в хату.
«Задал ты им!», «Красава!» — раздавались одобрительные возгласы.
— Да на взросляке привык не выходить на проверку, — я поднялся со шконки. Спать уже не хотелось, Степаныч оборвал сон.
Днём меня вызвали налегке. Я вышел на продол, а у соседней камеры остановили парня в красном харике[219]. Когда я был на свободе, красные харики и толстовки Lonsdale, Pit Bull красного цвета носили в основном антифашисты.
— Ты чё, афа?! — грозно пошёл я на него.
— Нет, нет, ты что, я свой! — он попятился назад. — У Шульцгена спроси.
— Спрошу, не сомневайся, — я остановился.
Как потом выяснилось парня звали Кирилл, и сидел он действительно за убийство иммигранта. Его завели в камеру, а взамен вывели оттуда Фаната.
— Здравствуй, братишка! — мы обнялись и похлопали друг друга по плечу. Я заметил, что у Фаната нет переднего зуба и из-за этого он немного шепелявит.
— Ну пойдём, — вертухай провёл нас к боксам и запустил внутрь.
— У вас