Массюет,[1050] а вслед за ним Циглер[1051] и Гарвей[1052] прямую полемику против монтанистов видят и в отделе 9 главы 11 книги III Contra haereses. Здесь Ириней говорит: «Суетны и невежественны и кроме того дерзки все те, которые искажают идею Евангелия и привносят видов Евангелия больше или меньше сказанных (четырех) — одни для того, чтобы казаться, будто они нашли больше, чем истина, другие же, чтобы укорить распоряжения Божии. Ибо Маркион, отвергая целое Евангелие и даже сам отсекаясь от Евангелия, хвалится, что он имеет часть Евангелия. Другие (alii), отметая дар Духа (donum Spiritus), в последние времена по воле Отца излитый на род человеческий,, не принимают того вида, какой представляет Евангелие от Иоанна, в котором Господь обещал послать Утешителя (Paracletum); но они вместе с этим отвергают и Евангелие, и пророческий дар (propheticum repellunt Spiritum). Истинно несчастные, которые желают быть лжепророками, конечно (qui pseudoprophetae quidem esse volunt),[1053] но отвергают у Церкви дар пророчества (propheticam vero gratiam repellunt ab Ecclesia); они поступают подобно тем, которые из-за лицемерно приходящих удаляются даже от общения с братьями. Понятно, что такие люди не принимают и ап. Павла. Ибо в Послании к Коринфянам он нарочито говорил о пророческих дарованиях (de propheticus charismatibus diligenter locutus est) и знает мужчин и женщин, пророчествующих Церкви (/ Кор. 11,4-5). По всему этому они, согрешая против Духа Божия, впадают в непростительный грех».[1054]
Однако уже беглое чтение приведенного места наводит на сомнение в верности предположений Массюета, Циглера и Гарвея. Обличаемые здесь отвергают Евангелие от Иоанна и послания ап. Павла, и на том именно основании, что в них содержится учение о пророческих дарах. Отвергают и эти последние. Между тем монтанисты, наоборот, за них именно и ратовали, ссылаясь при этом как раз на Евангелие от Иоанна и послания ап. Павла.
По-видимому, указанные авторы впали в ошибку. И это действительно так. По признанию большинства современных ученых,'[1055] св. Ириней в приведенном отделе Ьпровергает и обличает не монтанистов, а, наоборот, противников их, алогов, которые, по свидетельству Епифания[1056] и Филастрия,[1057] держались рационалистических взглядов, отрицали пророческие дарования и отвергали Евангелие от Иоанна и Апокалипсис, приписывая составление последнего еретику Киринфу.
Если мы соединим в одно все, что относится к монтанистам в Contra haereses и прибавим, что говорили о принципиальных взглядах св. отца на Церковь, епископат, канон св. книг и т. п., то будем совершенно вправе сказать, что во время написания своего большого труда (около 185 г.) Ириней был противником монтанизма и, может быть, даже обличал его (хотя кратко) в своих сочинениях.[1058]
Но как относился он к этому движению в 177 г., когда ездил в Рим?
Промежуток в 7-8 лет не настолько велик, чтобы можно было предположить коренную перемену в Иринее, и особенно в его принципиальных, противоположных монтанизму, воззрениях на Церковь, епископат, канон и т. п. Естественно поэтому думать, что и в данное время св. отец относился к новому движению отрицательно. И это предположение тем более допустимо, что прямых исторических свидетельств, которые говорили бы о бзглядах его во время поездки в Рим или — что еще важнее — указывали бы на перемену в них в период между 177 и 185 гг., никаких нет.
Однако некоторые новейшие исследователи, как мы уже отмечали, определенно утверждают, что в 177 г. Ириней симпатизировал монтанизму.[1059] В доказательство своего мнения они ссылаются на косвенные, хотя и единственно оставшиеся доныне данные по этому вопросу, какие заключаются в отрывке из письма лионских мучеников к папе Элевферу и в послании галльских Церквей к Церквам асийским и фригийским. Здесь, по словам исследователей, находятся, будто бы, ясные намеки на монтанистйческие тенденции мучеников и единомышленного с ними Иринея. И замечательная вещь — в то время, как одни из подобных ученых склонны видеть следы монтанизма более в отрывке из письма к Элевферу,[1060] другие, наоборот, в послании к асийским и фригийским христианам.[1061]
Мученики отправили в Рим с письмом Иринея. Можно поэтому думать, что он был их единомышленником. На это же, по-видимому, указывает и термин, каким они определяют его в письме: «сообщник наш (κοινωνόν... ήμών)».[1062] Что же касается послания Лионской и Виеннской церквей о гонении, то, как нам приходилось уже говорить, весьма возможно, что св. отец был или автором, или, по крайней мере, редактором его.
В виду этого, если мы найдем следы монтанизма в указанных отрывках или установим, что мученики симпатизировали новому движению, то должны будем сказать то же самое и об Иринее.
Но есть ли такие следы?
Евсевий, приведя отрывки, говорит,' что в названных письмах «братья, живущие в Галлии, изложили собственный богобоязненный (точнее, осторожный) и православнейший суд и об этих людях (монтанистах = οί κατά την Γαλλίαν άδελφοι την ιδίαν κρίσιν και περί τούτων εύλαβή και όρθοδοξοτάτηνύποτάττουσιν)»[1063]
У него, несомненно, был под руками более полный текст обоих посланий.[1064] Также несомненно и то, что он был решительным антимонтанистом, считал представителей этого движения раскольниками и даже называет учение их «катафришйской ересью».[1065] В устах его выражение όρθοδοξοτάτην, взятое притом в превосходной степени, имело поэтому определенный, вполне одинаковый с общецерковным взглядом смысл.
Но отсюда, следует, что в посланиях, отрывки из которых он приводит, не заключалось никаких монтанистических тенденций; наоборот, они направлялись против монтанистов, в защиту Церкви, ее строя и практики. И этот отзыв его настолько ясен, что достаточно, собственно, одного его для определения действительных симпатий Лионской церкви и Иринея.
Но может быть, Евсевий ошибся, не поняв как следует посланий? Так действительно думают некоторые авторы.[1066]
Однако достаточно обратиться к подлинному тексту отрывка из письма галльских христиан, который только и может опровергнуть или подтвердить слова церковного историка, и сравнить заключающиеся в нем данные с тем, что мы знаем о монтанистах, чтобы убедиться в противном.
Монтанисты, как известно, обыкновенно сами стремились к мученическому венцу, лишь только открывалось гонение, и всякие средства для отклонения от себя опасности считали недозволенными. Мученики лионские не избегали венца, но и не стремились к нему сами. Это видно на примере Иринея. Он, как мы уже отмечали, часть гонения провел, вероятно, в Лионе. Однако имя его не упоминается среди пострадавших. Св. отец остался в живых, что едва ли было возможно; если бы у него была склонность к монтанизму. Очевидно, он держался на этот счет обратного мнения.
Точно также и про Веттия Эпагафа в самом послании галльских Церквей рассказывается, что он «не мог снести столь неправедно производимого над мучениками суда (во время гонения 177 г.), но вознегодовал и потребовал, чтобы ему дозволено было говорить в защиту братий».[1067]
Там же замечается, что мученики не любили, когда к ним прилагался этот почетный титул, ибо «и сами не называли себя мучениками, и нам (христианам) не позволяли называть себя этим именем; напротив, негодовали (έπέπλησσον πικρως), если кто из нас в письме или разговоре именовал их мучениками».[1068] Они — в противоположность монтанистам — сами просили себе жизни, когда видели, что некоторые из христиан поколебались в своей вере и их нужно было укрепить («ζωήν ήτήσαντο, καί εδωκεν (Θεός) αύτοΐς; ήν και συνεμερίσαντο τοΐς πλησίον, κατά πάντα νικηφόροι πρός Θεόν άπελθόντες».[1069]
Монтанисты, далее, были крайне ригористичны в своих нравственных требованиях, в особенности же по отношению к падшим во время гонений. Последние, по их мнению, совершают смертный грех, который на земле никто не может простить и который заглаживается лишь мученической смертью. Лионские исповедники, наоборот, как говорится в отрывке, «не превозносились над падшими, но чем богаты были сами (верой), то сообщали и нуждающимся, потому что имели к ним материнское милосердие и обильно проливали о них слезы перед Отцом».[1070] Для обращения падших именно они и просили себе жизни.[1071]
Монтанисты любили обличать, особенно членов Церкви, в неисполнении заповедей Христовых и, вообще, слабости нравственных начал жизни. Мученики, наоборот, «всех защищали (άπελογουντο) и никого не обвиняли, всех разрешали (ελυον) и никого не вязали, но молились даже за тех, от кого были мучимы».[1072]