Императорского легата в Лионе в это время не было. До его прибытия, однако, по требованию народа схваченных христиан без суда заключили в тюрьму. Когда явился легат, началось судебное разбирательство. Но оно велось столь сурово и с таким пристрастием, что вызвало негодующий протест одного из знатных христиан, Веттия Эпагафа, который требовал, чтобы им дали право защиты. Легат, однако, узнав, что он христианин, приказал и его бросить в тюрьму.
Эта жестокость произвела некоторое впечатление на других схваченных. В то время как большинство из них твердо стояло на своем исповедании, нашлось около десяти человек, которые под страхом наказания отпали от веры.
А тут на христиан обрушилось новое бедствие. Некоторые из слуг их, язычники, из-за страха же наказаний, по наущению солдат обвинили их в Фиестовых вечерях, эдиповских кровосмешениях и других преступлениях против нравственности. Ярость толпы и легата удвоилась. Начались разного рода мучительства с целью добиться от них самих сознания в этих преступлениях.
Особенно сильно мучили молодую рабыню Бландину и Санкта, диакона Виеннского. Первая, несмотря на физическую слабость, явила дивный пример стойкости. Все тело ее было истерзано и исколото; однако она все время мужественно твердила: «Я — христианка, у нас нет ничего худого».[983] Сами мучители, сменявшие друг друга и всячески истязавшие ее с утра до вечера, наконец, утомились, изнемогли и признали себя побежденными, потому что не знали уже, что более делать с ней.
Санкт в пытках на все вопросы мучивших о городе, где он живет, происхождении, социальном положении отвечал по-латыни: «Я христианин». Разъяренные этим мучители, не зная, что бы еще с ним сделать, разжигали медные доски и прикладывали к нежнейшим частям его тела. Тело горело, но сам он оставался непреклонен. Наконец, все оно покрылось сплошными ранами и язвами, стянулось и потеряло человеческий образ. Спустя несколько дней беззаконии™ снова стали терзать мученика и думали, что теперь, когда раны его опухли и были настолько воспалены, что всякое прикосновение к ним доставляло ему неимоверную боль, они смогут победить его упорство. Однако, вопреки их ожиданию, тело его при последующих пытках оправилось, выпрямилось, стало вполне здоровым и получило прежний вид.
Точно так же мучили и других христиан. Заключали их в самые мрачные и убийственные темницы, где они задыхались от недостатка воздуха; растягивали ноги их на деревянных колодках и т. п. Среди умерших в темнице после пыток был и девяностолетний епископ Лионский Пофин.
Наконец, мученики были осуждены на позорные казни в амфитеатре. Здесь их подвергали ударам бичей, отдавали зверям, клали на разжженные железные скамейки. К концу дня многих закололи мечами. Бландина была повешена на дереве, и на нее выпустили зверей. Но ни один из них даже не подошел к мученице. Поэтому истязатели вынуждены были снять ее с дерева и отложить казнь на другое время.
Среди мучеников в амфитеатре оказался Аттал, римлянин по происхождению. Это обстоятельство заставило легата обратиться за разъяснением к императору. Истязания на время прекратились. От императора был прислан указ: исповедникам отсечь головы, а тех, которые отрекутся, освободить. Легат снова начал с театральной пышностью допрашивать мучеников в амфитеатре. Но, вопреки его ожиданию и уговорам, никто не отрекся; даже те, которые прежде сделали это, теперь снова исповедали себя христианами. Оказавшихся римскими гражданами легат приказал обезглавить, остальных отдать зверям. Бландина, снова подвергнутая пыткам, была брошена, наконец, на рога разъяренному быку и там окончила свою жизнь.
Даже тела умерших мучеников подвергались посмеянию. Задохнувшиеся в темнице были брошены псам; части других — головы, руки, трупы, — истерзанные и обуглившиеся, выставлялись на показ и глумление черни под охраной стражи. Шесть дней оставались они непогребенными. Наконец, были сожжены, и пепел брошен в реку Рону. Таким поступком мучители хотели доказать явную несообразность веры христиан в будущее воскресение мертвых. Всего, по преданию, в это гонение пострадало и умерло 48 мучеников.[984]
Св. Ириней был в то время пресвитером при Пофине, как свидетельствует письмо лионских исповедников к Элевферу.[985] В середине гонения, вероятно, его отправили в Рим, так что значительную часть его он еще захватил в Лионе. В послании Лионской и Виеннской церквей'его имя не упоминается среди мучеников. Однако трудно предположить, чтобы гонение совершенно не коснулось его: он был выдающимся человеком. К тому же и мученики называют его своим сообщником (koivcovöv).[986] В их устах это выражение могло означать, вероятно, не только единство во взглядах, но и общение в преследованиях, по крайней мере, тех, какие были воздвигнуты на всех христиан. Как очевидец этих событий, он, может быть, и описал их впоследствии в том послании, какое известно с именем Галльской и Виеннской церквей.[987]
3. Поездка св. Иринея в Рим по поводу раскола монтанистов
Несмотря, однако, на всю тяжесть гонения, мученики, даже заключенные в темницу, не прерывали общения ни с лионскими христианами, ни с верующими из других местностей. Они писали письма и в Малую Азию, и в Рим. Евсевий рассказывает об этом следующим образом. «Так как в то время (гонений) во Фригии Монтан, Алкиви-ад и Феодот начали слыть в народе за пророков и из-за них возникло разногласие (διαφωνίας ύπαρχούσης), то братья, живущие в Галлии (ох κατά την Γαλλίαν αδελφοί), представили (в своем послании о гонении) осторожный и православнейший суд и об этих людях, изложив и различные письма скончавшихся у них мучеников (έκθέμενοι και τών παρ’ αύτοΐς τελειωθέντων μαρτύρων διαφόρους έπιστολάς), которые (письма) они (мученики) написали, будучи еще в темнице, не только братьям в Асии и Фригии, но и тогдашнему Римскому епископу Элев-феру, заботясь о мире Церквей». [988]
Как видно из этих слов, церковный историк очень определенно различает послание Галльской и Виеннской церквей к Церквам асий-ским и фригийским о гонении 177 г. от писем мучеников лионских в Малую Азии и Рим. В то время как первое было написано от имени вообще христиан, живущих в Галлии (οι κατά την Γαλλίαν αδελφοί)[989] и, судя по тому, что в нем описывается вся история гонения, — по окончании его,[990] т. е. немного спустя после 177 г. или во второй его половине, авторами последних являются мученики, временем же написания — самый разгар гонения, когда они сидели еще в темнице (έν δεσμοΐς ετι υπάρχοντες).
Однако нет оснований распространять это различие на содержание послания и писем. В последних, принимая во внимание форму речи Евсевия, излагалось, очевидно, нечто однородное с тем «судом» (κρίσιν), какой лионские христиане высказали в послании о мало-азийских монтанистах; хотя определение при έπιστολάς—(διαφόρους) допускает предположение, что, уделяя главное внимание монтаниз-му, мученики, может быть, касались и других вопросов.
Количество написанных ими из темницы писем с точностью определить невозможно. Несомненно только, что их было не менее двух (в Азию и в Рим). Принимая же во внимание Siacpopotx;, можно допустить и большее число, по крайней мере, относительно писем в Малую Азию. Может быть, между асийскими христианами и лионскими мучениками существовала даже более или менее регулярная переписка, подобно той, какая велась у исповедников, сидевших в темнице, с верующими, жившими на свободе в Лионе.[991]
Как бы то ни было, нет оснований разделять время написания этих писем и отправления их по назначению. Против этого говорят уже те обстоятельства, по которым и при которых послания были составлены. Поводом к ним и предметом содержания было монтанистическое движение в Малой Азии, — явление само по себе очень важное и выдающееся в истории Церкви. Из-за него и произошло разногласие (διαφωνίας ύπαρχόυσης) среди христиан. Мученики, очевидно, придавали всему этому большое значение: маловажными вещами в таком положении они не стали бы заниматься. А если написали письма из тюрьмы, то, несомненно, постарались тотчас же или в возможно скором времени и послать их. Таким образом, можно думать, что все письма были отправлены в разгар гонения, т. е. в том же 177 г. (может быть, в середане).
По окончании же гонения лионские христиане, изложив историю его в форме послания к Церквам асийским и фригийским, присоединили к последнему или в извлечении, или полностью[992] и эти письма мучеников, чтобы ими доказать правоту высказанного также в послании суждения их о монтанистах.[993] В таком виде, вероятно, и познакомился с письмами Евсевий.