Наташа ответила на этот комплимент слабой улыбкой. Разумеется, ей было приятно выслушать его, но до блестящих результатов, на которые намекал хирург, было еще далеко. Чтобы их достичь, требовалось приложить все душевные и физические силы.
Когда врачи нашли, что Сергей достаточно окреп после операции, его выписали домой. Однако он был еще совершенно беспомощен, лежал пластом, и кормить его приходилось с ложки, как ребенка. Наташе пришлось взять на работе отпуск за свой счет. Иван Дмитриевич дал ей его под свою ответственность. Теперь жизнь напоминала Наташе забег на долгую дистанцию, проходящий по пересеченной местности: преодолеть его можно только стиснув зубы, отрешившись от всего постороннего. И это удалось Наташе блестяще.
Однажды ей позвонила Таня – узнать, как дела у больного. Неожиданно для себя Наташа сказала:
– Знаешь, у меня теперь совершенно не остается времени на бассейн. Абонемент пропадает. Может, походишь вместо меня?
Обрадованная подобной щедростью, Таня принялась благодарить Наташу, а та была удивлена: надо же, какие полузабытые вещи порой сами собой всплывают в памяти! Сверкающие в свете ламп мелкие волны на поверхности чистейшей воды, зеленоватое с синими полосами кафельное дно – все это казалось теперь рассказанной в детстве доброй сказкой, недостижимым раем. В мире Наташи теперь не было места простым удовольствиям, и, чтобы не опустились руки, требовалось ежедневно напоминать себе, что ничего еще не кончено, просто надо преодолеть трудный этап.
И Наташа не жалела себя, просиживала ночами у постели Сергея, пунктуально, по часам давала ему лекарства, научилась делать уколы не хуже заправской медсестры. Помимо этого, она готовила для мужа специальные протертые блюда. Блендера в доме не было, и не было лишних денег, чтобы приобрести в дорогом магазине престижную игрушку для жен «новых русских», поэтому Наташа все свободное время усердно растирала деревянной ложкой в металлическом сите проваренные продукты.
Приходилось готовить и еду для мамы и детей – Анна Александровна, потрясенная обрушившимся на семью горем, на глазах постарела и тоже нуждалась в заботе. А Коля и Анечка... Пожалуй, самым трудным для Наташи было не плакать в их присутствии.
– Мама, а почему папа все время спит? – наивно спрашивала девочка. – Пусть встанет! Я хочу к нему на ручки, хочу сказку про золотые галушки. Давай разбудим папу и пойдем все вместе гулять!
Наташа выкручивалась как могла – ни разу у нее не возникло побуждения прикрикнуть на девочку: «Отстань, не до тебя! Я тут из сил выбиваюсь, а ты лезешь!» Нет, старательно улыбаясь, она мягко говорила дочке:
– У папы болит животик, и доктор велел пить ему такие таблеточки, от которых хочется спать. Не грусти, Анечка, вот папа выспится, и животик у него пройдет. А сказку я тебе сама расскажу. Жил один человек, и плохо жил...
Выслушав историю о приносящих несчастье крохотных существах, Анечка заключила:
– А к нам злыдни не войдут! Я возьму веник и вымету их.
– Не войдут, Анечка! Не войдут! – горячо подхватила Наташа.
– Только ты, мама, называй меня «доня», как папа, – попросила девочка. – И про галушки сказку расскажи.
Нежно поцеловав Анечку, Наташа приступила к рассказу.
Глава 18
Постепенно, но неуклонно Сергей поправлялся. Приходившая к нему участковый врач не уставала восхищаться успехами современной медицины и в то же время отдавала должное самоотверженным усилиям Наташи. Как-то раз она заметила:
– Вы просто творите чудеса! Можно подумать, что вокруг вашего мужа хлопочет целый штат прислуги – медсестра, повар, сиделка. Знаете, в квартирах лежачих больных всегда бывает такой характерный запах... Ваша – первая в моей практике, где его нет.
Другая позволила бы себе хоть немного погордиться, слушая похвалы, но Наташа лишь удивленно пожимала плечами – она просто делает, что может и должна, что здесь особенного? Она только тихо радовалась тому, что ее старания не напрасны.
Ко дню рождения Анечки Сергею стало настолько лучше, что он смог подняться с постели и посидеть за праздничным столом. А вот отправиться вместе со всеми в храм, чтобы окрестить Колю, оказалось ему не под силу. Наташа хотела отложить торжественное событие до того дня, когда муж окончательно встанет на ноги, чтобы не лишать его удовольствия лично присутствовать при таком важном моменте. Но Колю измучили режущиеся зубки, он стал капризным и плаксивым. И Анна Александровна, и Алена настаивали на том, что после крестин мальчику будет легче – объяснить это было невозможно, они опирались лишь на многочисленные примеры из жизни. Когда Наташа прочла то же самое в письме Галины Трофимовны, она сдалась. Было уж очень жалко исстрадавшегося ребенка.
В маленьком старинном храме, озаренном теплым светом сотен свечей, на Наташу снизошло умиротворение. Давно уже не было ей так легко и спокойно на душе. Казалось, Наташа вернулась домой после дальней дороги, и сердце отказывалось верить трезвому рассудку, твердившему, что это лишь передышка на трудном и неизведанном пути.
Волны мерцающего света придавали лицам прихожан мудрое и благостное выражение, хор – три девушки, ровесницы Наташи, и пожилой регент – пел так сладко, что казалось – это и впрямь ангельские голоса.
После свершения обряда молодой священник отец Александр обратился к матери и восприемникам новоокрещенного младенца Николая с кратким напутствием. Наташа слушала батюшку со слезами умиления на глазах – с ними из души словно уходила вся накопившаяся горечь, и радостней всего было то, что таких слез можно было не стесняться. Заметив волнение Наташи, батюшка окончил свою речь и поманил ее к себе.
Выросшая в безбожные времена, Наташа редко заходила в церковь – так, иногда заглянет с подругами поставить свечку «на счастье» перед трудным экзаменом. Однако в душе женщины жили воспоминания детства: вот она, крохотная девочка, шла с бабушкой по улице. Наташа была так мала, что здания вокруг казались ей огромными, как горы, и ребенок не мог оценить их архитектуру – все они были на одно лицо. Бабушка свернула с широкого проспекта в узенькую улочку, неожиданно они с Наташей вошли в какую-то дверь... И свершилось чудо. Только что мир вокруг был серым – пасмурное небо, грязные цоколи домов, будничные одежды прохожих, забрызганные слякотью машины... И вдруг – яркие квадраты разноцветного света, падающего через высокие окна, всюду мерцает золото, горят таинственные огоньки. А главное – прекрасное, неземное пение, слова незнакомы и так не похожи на те бодрые песни, которые Наташа привыкла слышать по радио или петь вместе со всеми на утренниках в садике. Бабушка подошла к резной конторке, необычной, как все здесь, и тетенька в платке дала ей тоненькую желтую палочку. «Смотри, Натуська!» – сказала бабушка, наклонила палочку к огонькам, переливающимся над удивительной золотой штукой ростом с Наташу, и вдруг ниоткуда возникла золотистая искорка. Наташа была еще слишком мала, и вывод, будто они попали в сказочный дворец, о которых столько упоминается в книжках, не показался ей абсурдным. Непонятно только было, где хозяева роскошного дворца. «Это храм, – пояснила бабушка. – Дом Божий». – «Здесь Божа живет? – уточнила маленькая Наташа. – А подарит она нам сапоги-скороходы?» – «Не Божа, а Бог. И Он даст тебе все, в чем ты будешь нуждаться, надо только попросить как следует». Прошло столько лет, и бабушки давно нет рядом... Почему же Наташа забыла, что на свете есть Тот, в Чьих силах выполнить любую просьбу? И сумеет ли взрослая, привыкшая полагаться во всем на себя Наташа как следует попросить Его?