а он, бедняга, благополучно ее похоронив, никак не наплачется – это я пересказываю тебе его рассказ. Но я, малыш, ему ни на грамм не поверила! Все ясно: старушка надоела парню и он, благополучно прикарманив ее денежки, отправил ее на тот свет. При том все было так обставлено, что ни у кого не возникло никаких подозрений: вроде как она умерла от своей болезни и все тут! С тех пор мой братик живет-поживает и горя не знает.
Как хотите, а я слушал злой голос Нины и не верил ей. Передо мной, как наяву, вновь и вновь появлялось худощавое смуглое лицо Моха с извечной немного печальной улыбкой. Может быть, он все-таки любил свою жену?
–…вот и на фестиваль прикатил – как-никак лишняя реклама его бизнесу. А мне, между прочим, ничего не подарил…
Я бросил взгляд на Нину. Странное дело: вроде бы дама – хиппи, из того поколения, что пело о священной силе любви, но послушав ее рассуждения о брате Мохе, о его чуть ли не страсти к богатству и роскоши, я вдруг понял, что все это – чистый блеф. У меня сложилось четкое убеждение: может бедная Нина всю свою жизнь и поет о любви, но при том отчаянно завидует спокойному доброму брату, который умеет работать и ценит благополучную жизнь.
В этот момент повисла неловкая пауза. Я подумал, что если Мох и подсыпал в кофе супруги убойную дозу таблеток, то лишь уступив ее настойчивым мольбам и после собственных мучительных размышлений. Долгую и мучительную смерть дорогого человека не так-то просто пережить.
Между тем мы дошли до перекрестка: здесь мощеные камнем дорожки разбегались в разные стороны. Я повернулся к Нине и, возможно, преувеличенно горячо пожал ее крошечную руку.
– Спасибо, Нина! Было очень интересно с вами познакомиться и пообщаться. У вас чудесные собаки!
Что ни говори, а добродушные собаки в тот момент реально нравились мне намного больше, чем их хозяйка, в сотый раз готовая перемывать косточки удачливому братцу Моху.
Глава 31. Повод для смерти
Я прибыл в отель, когда над Веной ярко светили точно нарисованные на темном полотнище неба звезды в компании с рогаликом Луны. Первым делом заскочив к маме и Томасу и пожелав им спокойной ночи, я без малейшей паузы направился в свой номер, рухнул на диван и, уставившись в белоснежный потолок, попытался утихомирить бешеную скачку мыслей.
Что ни говори, а эта неожиданная встреча с Ниной и то, что она рассказала, легко и просто открывало тайну смерти Моники. Все вставало на свои места, словно изгибы фигурок пазла соединялись друг с другом в нужной комбинации.
Итак, добрый славный Мох когда-то женился на женщине много старше себя, богатой обладательнице ряда кофеен в Лондоне. Не будем гадать, любил он ее или женился чисто из выгоды, главное, что несколько лет назад, по его собственному признанию родной сестре, парень был вынужден помочь супруге умереть во сне, чтобы избежать мучительной смерти от неизлечимой болезни.
Во всем том деле главной ошибкой Моха было то, что он покаялся перед Ниной вместо того, чтобы крепко держать язык за зубами. Ведь, по сути, он совершил преступление, а его собственная сестрица своим злым язычком, спустя годы, дала Монике повод для шантажа. Повод для смерти…
И вот эта самая Нина, повстречав брата на Венском фестивале и в очередной раз позавидовав его благополучию, под бокал вина рассказала приятелям ту давнюю историю со смертью старой жены. Между тем за одним из соседних столиков в компании опьяневшего поляка Тедди сидела Моника, не пропустив из пьяных откровений Нины ни слова. Не сразу, но она решила действовать, сделав попытку выкачать из убийцы-Моха круглую денежку.
Поначалу шантажистка даже попыталась привлечь к своей афере меня, но, убедившись, что доверять альтруисту Алену не имеет смысла (а тем более, делиться со мной деньжатами), не стала торопиться – время было, а у нее под рукой оказался богатый и благополучный Макс Лебуа с его тайными страстями. С него и началась венская выкачка денег.
Вообще эта Моника успевала все: услышав в первый день фестиваля «лондонскую историю», среди прочей своей деятельности по части шантажа, скорей всего уже на следующий она отследила завтрак Моха в «Бейруте». А вот он, готов поспорить на то угодно, сразу понял, что этой особе нельзя давать ни пенса, иначе она будет тянуть-качать деньги всю оставшуюся жизнь. Тогда, очевидно, Мох и принял решение избавиться от шантажистки. Вот почему когда третьего августа к нему за столик уселась Моника с объемистой сумочкой для щедрых «чаевых», вместо больших денег ее уже ждал кофе с «начинкой».
Они побеседовали и разошлись. Возможно, Мох пообещал принести деньги чуть позже. А она, вдруг ощутив острое желание спать, направилась в свой номер в отель. Интересно, неужели ей не пришло в голову, что Мох и ее, как собственную супругу, угостил особенным кофе?
Я глубоко вздохнул. Что ни говори, а во всей этой истории убийца вызывал гораздо большую симпатию, чем жертва. Да, я согласен с классической заповедью «не убий»: как бы ни был плох человек, а брать грех на душу нельзя. И все-таки, если мои рассуждения правильны, и Монику угостил кофе со снотворным всегда немного печальный Мохамед Альмасли, я готов пожать ему руку. И не я один! Не зря инспектор Паулс чуть ли не плакал, заявляя, что Монику Левоно, кажется, готов убить каждый, кто был с ней хоть немного знаком.
На часах стрелки приближались к полуночи. Звуки города за окном постепенно утихали, звезды таинственно мерцали в бездне неба. Я за считанные минуты принял душ и нырнул в кровать. Спать! Размышлять и принимать решения будем завтра.
«Все мгновенно, все пройдет.
Что пройдет, то будет мило…»
Эти пушкинские строчки, знакомые со школьных лет, когда наша классная руководительница, пожизненно влюбленная в русскую литературу, то и дело цитировала летучие вирши Александра Сергеевича ко всякому случаю и просто так, всплыли в моем сознании. Вернее сказать, они неожиданно приснились мне: под утро, за мгновение до моего благополучного возвращения в действительность из яркого хоровода сна, я услышал их – словно кто-то декламировал их у меня под ухом:
«Все мгновенно, все пройдет.
Что пройдет, то будет мило…»
Я открыл глаза. Белоснежные стены и потолок моего номера; абсолютная тишина, лишь смутно доносившийся из-за плотно закрытого окна рокот города. Пару секунд я бездумно смотрел перед собой и вдруг понял простую вещь: