Курта Кеннела, где выбивали веселый ритм шоколадные барабанщики, я легко добавил еще одну версию: усыпить Монику чашкой кофе за попытку совращения супруга замечательно могла его чернокожая женушка! Здесь убийство могло обойтись и без шантажа: просто чтобы белокожая нахалка не посягала на чужое.
Я усмехнулся. Елки-палки, положа руку на сердце: сыграть роль благородного убийцы могла и моя мама, Марго Петрухина. Что ни говори, а Моника умела доводить людей до белого каления, и в первую очередь – женщин. Что касается алиби, предоставленного маме славным Мохом, то и оно, сажу честно, было шито белыми нитками: я вышел из номера Томаса около восьми, немного постоял возле двери своего номера, прислушиваясь, после чего пару минут ожидал лифт – ни мамы, ни Моха в те минуты нигде не было видно.
Кроме всего прочего, если Макс Лебуа невиновен в смерти собственной супруги, то возможен и другой вариант: некто, до сих пор нигде не засветившийся, кто энное количество лет тому назад отравил свою богатую женушку, подвергнувшись попытке шантажа со стороны Моники, не долго думая, повторил свой опыт, подсыпав девушке того же самого снотворного.
Повторим в сто первый раз: к Монике Левоно вряд ли кто-то испытывал хоть минимум симпатии, а потому всю ситуацию неплохо иллюстрирует классическая фраза с запятой в первой позиции: «Казнить, нельзя помиловать». Вот кто-то и взял на себя миссию, казнив шантажистку.
В этот момент заверещал мой телефон. Взглянув на экран, я с удивлением обнаружил, что звонил Стефан.
– Ален, если вам это интересно: я вдруг вспомнил, где я видел нечто подобное тому рекламному проспекту ресторана «Бейрут» в тайнике Моники. Помните, как мы с вами поднялись в номер Моники? Так вот, именно там был фирменный коробок спичек того же самого ресторанчика – он лежал на столике, и я все смотрел на него, чтобы только не видеть труп. На коробке был изображен зеленый кедр и надпись: «ресторан «Бейрут». Вам это что-то даст?..
Я только пожал плечами – понятия не имею! Фирменный коробок спичек ресторана «Бейрут» в номере некурящей Моники, рекламный проспект того же «Бейрута» в ее рюкзачке – бог знает, к чему все это ведет. А молчаливый недружелюбный хозяин «Бейрута» ни грамма мне не помог, лишь оставив неприятный осадок от посещения его заведения.
Между тем шел седьмой час вечера, и я внезапно ощутил великую усталость от всего этого следствия. Любить и быть любимым – что может быть желаннее?
Теплый воздух становился почти осязаемым, сгущаясь в густой сливочный оттенок, по мере моего приближения к Цветочной площади, наполняясь ароматом кофе и великой музыкой вечно юного Моцарта. Звучала симфония № 40 – легкая и волнующая, как невесомые полеты во сне. Под плавные волны до слез трогающей музыки, под которую вновь и вновь оживают, наполняясь красками, наши самые чистые мечты и надежды, я вновь шагал по площади, направляясь прямиком к ряду с домиком Макса Лебуа. Ощущая себя неким принцем, с туфелькой в руке опускающегося на колено перед своей принцессой, я готов был смиренно покаяться во всех своих грехах перед Жюли и смиренно просить у нее прощения.
Но, как говорится, человек предполагает, а бог – располагает. Все вышло совсем по-другому – как мне никогда и не снилось.
Глава 29. Развод и девичья фамилия
Я застал Жюли за работой: перед домиком стояла целая группа покупателей, которых она мило и обаятельно убеждала в том, что кофе марки «Астера» – самый ароматный и богатый на вкус. С улыбкой наблюдая за ее очаровательной мимикой и манерами, я удобно устроился здесь же, за столиком, сделав жест коллеге Жюли, что буду счастлив выпить чашечку лучшего в мире кофе.
Как только чашка кофе оказалась передо мной, одновременно освободилась Жюли, немедленно усевшись напротив меня.
– Ты очень кстати появился, мой дорогой Ален!
Как хотите, но по ее тону, по всему задумчиво-мудрому виду я неожиданно почуял недоброе. Она смотрела на меня, как мать смотрит на шальное дитя – снисходительно и с ноткой назидания.
– Рад, что ты меня не прогоняешь, даже рада моему приходу, – на всякий случай улыбнулся я, отпивая кофе. – Наверное, ты поняла, что я пришел извиниться. Каюсь, Жюли, что так увлекся игрой в комиссара Мегрэ! В самом деле, не так важно, кто в данном случае является убийцей, даже если…
– Мсье Лебуа никогда не был убийцей, – прервала она меня твердым спокойным голосом. – Прошу это учесть на будущее. Он может показаться снобом, но эта маска – необходимость в его положении. На самом деле мсье Лебуа – мягкий, ранимый человек… И страшно одинокий.
Ее голос звучал взволнованно и… И, убейте меня, влюбленно! Может, я тоже сноб, но передо мной тут же нарисовались отдельные картинки из «досье» мсье Лебуа с его непристойнейшими играми в компании публичных девок Парижа, Стамбула, Будапешта и прочих столиц мира. Очевидно, и это увлечение босса Жюли объяснила бы отчаянным одиночеством.
Я уже было открыл рот для ответа, но не успел произнести и слова – Жюли продолжила свой монолог, настоящую оду своему шефу.
– Ты знаешь, я всегда была только служащей фирмы и все, – она произносила слова, с отрешенной улыбкой уставившись куда-то поверх моей головы. – И вдруг, за эти два дня, когда несчастье превратило мсье Лебуа в настоящее дитя, которое искало во мне свою маму, я почувствовала нечто другое…
Для особой выразительности она даже пару раз прищелкнула пальцами, подыскивая нужное слово.
– Понимаешь, я вдруг ощутила себя Женщиной с большой буквы – той, что и великая мать, и любовница, и подруга. И все это – благодаря мсье Лебуа. Это потрясающе! Со мной подобное происходит впервые. Я поистине счастлива!
Наконец она повернулась ко мне, взглянув глаза в глаза. И вот тут я реально ощутил себя словно под взглядом строгой матери, которая может приголубить, а может и выпороть за непослушание.
– Самое забавное, что все это открытие пришло ко мне почти сразу после того, как сегодня мы с тобой расстались, – она легко усмехнулась. – Я удалялась от тебя по улице, и все во мне сотрясалось от гнева: ты использовал меня! Просто использовал для каких-то, неважно каких, целей! И вдруг мне на глаза попалось славное личико улыбающегося ангела – это был портик одного из старинных венских домов. Ангел словно подслушал все мысли, что бушевали в моей голове, и едва сдерживал себя, чтобы не рассмеяться. «Ах, моя дорогая, – словно говорил он мне, – ты всерьез увлекаешься мелочами, не замечая главного: тебя любят!»
Жюли многозначительно улыбнулась, глядя на