старца. – Поужинаю, отправлюсь в отель и легко усну.
Хозяин сделал успокаивающий жест и рванул на кухню, дабы лично заняться приготовлением. Между тем я, откинувшись на спинку своего кресла, бросил осторожный взгляд на расположенный в дальнем углу столик из сдвинутых двух, за которым сидела любопытная компания болтающего по-французски народа.
Всего их было пятеро: четыре мужичка неопределенного возраста и дама с длинными седыми волосами ниже талии; все одеты в тертые джинсы и яркие футболки стиля хиппи, а вокруг стула дамы вальяжно развалились три здоровенные псины в ошейниках. Компания энергично поглощала вино, так что к моменту моего появления все были разгорячены, громко выкрикивая свои реплики.
– Не говори глупостей! – возмущенно воскликнула дама как раз в тот момент, что я начал прислушиваться к возбужденной беседе. – Можно сколько угодно спорить и искать преступника, но я-то знаю, кто это! Правда, я никогда не сообщу о том полиции, потому что, во-первых, терпеть не могу полицию, а, во-вторых, это не мое дело. Как говорил Иисус, не суди да не судим будешь.
– Как ты любишь ссылаться на беднягу Иисуса! – тут же пророкотал бородатый толстяк. – При чем тут Иисус, милая? Почему-то я уверен: Иисус Христос не имеет к убийству этой итальяночки ровно никакого отношения.
– Люк, слушай ушами то, что я говорю, – произнесла дама, воинственно развернувшись к толстяку (тут же вслед за ней к нему повернули морды, угрожающе зарычав, все три псины) – Я процитировала Иисуса: не суди да не судим будешь. Теперь понял, к чему это я говорю?
– К чему?
– К тому, что не надо судить, если кто-то грешит, понял? Потому что у каждого – своя жизнь, и ты не сможешь влезть в шкуру другого, чтобы понять, почему он сделал плохое, понял?
– Уж Люк точно ни в какую шкуру не влезет! – весело загоготал рыжий лохмач, встряхивая своими буйными кудрями. – Даже если постарается – не влезет.
Но дама не давала себя отвлечь пустым хохотом – она сурово смотрела на толстяка, который в свою очередь, все с той же глуповатой ухмылкой пялился на нее. Итог этих гляделок подвел один из компании – ничем не примечательный мужичок попросту встал и разлил новую порцию вина, проговорив душевно:
– Не будем влезать в чужие дела, ребята. Надеюсь, вы помните, что сегодня мы собрались, чтобы вспомнить хорошую дату: ровно пятнадцать лет назад впервые выступила на публике наша группа под названием «Магнолия». Помните нашу первую песню?..
Тут толстяк, махом выдув свой бокал, пропел куплет непритязательной песенки о любви неожиданно высоким и чистым голосом. Ему подпели рыжий и дама, которая, казалось, тут же позабыла, что только что пыталась доказать своим приятелям. Отныне передо мной красовалась слегка постаревшая хмельная группа, распевавшая в давнюю эпоху хиппи песни о любви.
Под эту ретро-мелодию я чудесно поужинал, запив бифстроганов бокалом красного вина, как и мои соседи, при всем при том стараясь не терять из виду даму с собаками. Когда она, уже не слишком твердо держась на ногах, поднялась и, уцепившись в свой тройной поводок, решительно направилась к дверям, я, по-быстрому расплатившись, поспешил вслед за ней. Можете смеяться надо мной, но мне чертовски хотелось узнать, кого она считала винновым в убийстве Моники. Хотя бы чисто из интереса.
Особо напрягаться для того, чтобы догнать даму подшофе не потребовалось: как истинная хиппи, она медленно брела под фонарями извилистой улочки, негромко напевая всю ту же песню своей юности. Если бы не ее верные псы, предостерегающе зарычавшие при моем приближении, она бы даже не заметила, что ее догоняют.
– Кто там?
Она остановилась на месте, решительно обернувшись ко мне, вглядываясь в мое вполне миролюбивое лицо. И только тут я вспомнил, что уже видел эту экзотическую личность: это была сестра славного Моха, их встречу у нашего отеля я наблюдал в день открытия фестиваля.
– Извините, ради бога, – я улыбнулся с легким полупоклоном. – Мы с вами ужинали в одном кафе, и я услышал, что вы говорите по-французски. А ведь вы сестра Мохаммеда Альмасли, не так ли?
Хрупкая невысокая седая дама, стояла, чуть покачиваясь, улыбаясь мне немного отрешенно; быстро почуяв ее настроение, тройка псов мирно развалилась вокруг нее, дружно зевая.
– Если вы про Моха – то да: Мох – мой дорогой братец, – она чуть усмехнулась, немедленно подбочениваясь. – Только мы с ним, хоть и родня, на самом деле чужаки друг для друга. Он всю жизнь слишком ценил достаток и благополучие, а я с юности и до седых волос повторяю вслед за Джоном Ленноном: все, что нам нужно – это любовь! Что вы на это скажите?
Что я на это мог сказать? Разумеется, заверил, что в общем и целом согласен с Ленноном и вообще всю жизнь с большой симпатией отношусь к движению хиппи. Не делая после данного заявления и малейшей паузы, я повернул к более интересной для меня теме, жестом предлагая даме продолжить нашу размеренную прогулку по славной тихой улочке.
– Разрешите мне представиться: меня зовут Ален, я приехал на кофейный фестиваль из России, – я даже слегка поклонился на ходу, улыбаясь на озорную усмешку дамы, лихо откинувшей в сторону длинные седые пряди волос. – Но мой отец – француз, поэтому я хорошо говорю по-французски. А вы? Вы живете в Вене, но, как я успел понять, родной язык для вас – французский?
Дама оживала на глазах – ее лицо слегка порозовело, а в больших черных глазах вспыхнули озорные искорки.
– Да, Ален, французский язык я считаю родным для себя: наши родители были арабами из Ливана, а мы с братом родились уже во Франции, в Бордо. Так что и для Моха родной язык – французский. Но Мох – такой хитрюга, он делает только то, что способствует его благополучию. Он очень выгодно женился в Англии, а потому быстро выучил английский, французский «отодвинув» сторону.
Это был первый момент, когда мое сердце екнуло: Ливан! Эта страна фигурировала в деле – тот самый рекламный проспект ресторана «Бейрут» в тайном рюкзачке Моники и коробок спичек в ее номере с той же символикой. Я помнил со школьных уроков географии: Бейрут – столица Ливана.
«Ален, если вам это интересно: мне вдруг припомнилось, что я видел нечто подобное тому рекламному проспекту «Бейрута» в тайнике Моники – фирменный коробок спичек того же ресторанчика лежал на столике в номере Моники. Я все смотрел на него, чтобы не видеть труп. На коробке был изображен зеленый кедр и надпись «ресторан «Бейрут». Вам это