Одной из областей самого тесного сотрудничества между Лондоном и Вашингтоном была радиотехническая разведка. После создания в 1952 г. в правительстве США агентства по ведению радиотехнической разведки – Агентства национальной безопасности (АНБ) – агентство по ведению радиотехнической разведки Великобритании – Центр правительственной связи (ЦПС), в который была переименована после 1945 г. Правительственная школа кодов и шифров, получило от него значительное финансирование. Тесное сотрудничество между АНБ и ЦПС наладилось будто бы отчасти потому, что для АНБ было незаконным перехватывать сообщения американских граждан и бизнес-сообщения, но для ЦПС таких запретов не существовало. Это означало, что АНБ могло получать перехваченные американские сообщения от ЦПС, не нарушая американский закон. АНБ построило свои собственные станции радиоперехвата в Великобритании, например в Чиксендсе (Бедфордшир), и к началу 1950-х гг. все британские и американские разведывательные службы начали обмениваться офицерами связи. Некоторые бывшие офицеры ЦПС вспоминали, что в годы холодной войны (и, очевидно, по сей день) в штаб-квартире АНБ в Мэриленде (Вирджиния) существовал особый отдел, в котором работали сотрудники ЦПС – это что-то уникальное в сотрудничестве разведок западных союзников в годы холодной войны, – и над дверью этого отдела даже красовалась королевская эмблема – кусочек Великобритании в сердце американской разведки. Отношения разведок Вашингтона и Лондона укреплял тот факт, что многие ведущие американские разведчики начинали свою карьеру, служа в годы войны в Управлении стратегических служб (УСС) и о своих британских коллегах тех времен отзывались с долей почтения. Сотрудник УСС в Лондоне по связям с британской разведкой Эрнест Кьюнео позже откровенно заметил: «Англичане научили нас всему, что мы знаем, но не всему, что они знали». Несмотря на необычно тесное сотрудничество, развившееся между Лондоном и Вашингтоном за годы, последовавшие после 1945 г., когда началась холодная война, отношения между разведками двух столиц начинались с гораздо менее тесных или особых, чем их изображали впоследствии пропагандисты. Что важно: в 1946 г. первый постоянный офицер МИ-5 связи по вопросам безопасности, посланный в Вашингтон, Ричард «Чертополох» Систлтвейт и его преемник Джеффри Паттерсон не имели неограниченного доступа к ФБР, как их коллеги на аналогичной работе – к МИ-5 в Лондоне13.
Идея особых отношений появилась в 1950-х гг., что важно, благодаря Черчиллю после его избрания премьер-министром в октябре 1951 г., в основном для того, чтобы заделать трещины, образовавшиеся в отношениях между Вашингтоном и Лондоном непосредственно в послевоенные годы. Черчилль же и развил это понятие, чтобы укрепить позицию Великобритании в мире, которая к середине 1950-х гг. начала ослабевать. Так как в послевоенные годы Лондон и Вашингтон не были близкими партнерами, то связь между их разведками оказалась почти полностью разорванной. Вслед за переходом на сторону Запада Гузенко в сентябре 1945 г. и последовавшим за этим открытием, что Алан Нанн Мэй вовлечен в шпионскую работу, Соединенные Штаты предприняли решительный шаг, приняв в 1946 г. закон Макмахона, который запрещал любому департаменту американского правительства делиться разведданными по созданию ядерного оружия с любой иностранной державой. Закон Макмахона вызвал панику на Уайтхолле, и администрация США недвусмысленно объяснила представителям британской разведки, что не будет делиться этой информацией до тех пор, пока Великобритания не повысит уровень безопасности в своих самых секретных департаментах. Правительство Великобритании приступило к тщательной проверке всего аппарата безопасности, вся ответственность за которую легла на плечи сотрудников МИ-514.
В мае 1947 г. как непосредственный результат давления со стороны Вашингтона премьер-министр Клемент Эттли учредил совершенно секретный «комитет по подрывной деятельности», известный как GEN-183, названный так по обозначению секретариата кабинета министров. Этот комитет, в который входили избранные члены кабинета министров, высокопоставленные гражданские служащие и новый генеральный директор МИ-5 сэр Перси Силлитоу, должен был решать вопросы, связанные с проникновением людей, ведущих подрывную деятельность, в секретные департаменты британского правительства. В этом комитете всегда речь шла о «людях, ведущих подрывную деятельность», хотя его внимание было на самом деле сконцентрировано исключительно на коммунистах, а не на людях, занимающихся подрывной деятельностью вообще. Один из главных вопросов, который должен был решить этот комитет, состоял в том, следует ли вводить «проверку на благонадежность» (что означало всестороннее изучение того или иного человека) в общую проверку при приеме на работу в секретных департаментах, как рекомендовал Вашингтон. В противоположность тому, что мы можем предположить, главной силой, противодействовавшей введению проверки на благонадежность, была МИ-5, а не сам комитет: лейбористское правительство Эттли проявило себя большим «ястребом» в отношении расширенных проверок в интересах безопасности, чем МИ-5. Таким образом, создалась любопытная ситуация, когда социалистическое лейбористское правительство, традиционно враждебно относившееся к идее «полицейского государства», выступало в защиту повышенного и навязчивого наблюдения за гражданами, в то время как секретная служба была против него.
Причина сопротивления введению проверки на благонадежность со стороны МИ-5 была сугубо практической: у нее не было ресурсов для ее проведения. Как сказал Силлитоу комитету GEN-183, в совершенном мире МИ-5 будет первой, кто порекомендует ввести проверку на благонадежность для всех кандидатов на правительственные должности, связанные с государственными секретами, как самый эффективный способ охраны этих секретов. Однако реальность такова, что штаты МИ-5 столь малочисленны, а финансирование столь скудное (в 1947 г. у нее было менее ста служащих), что если ей будет предписано заниматься проверками на благонадежность, то все другие расследования просто остановятся и служба превратится не более чем в проверяющий орган.
В результате сопротивления МИ-5 комитет GEN-183 принял решение, что единственный выход из положения – делать упор на выявление нежелательных связей при проверках и надеяться, что архивов МИ-5 окажется достаточно, чтобы засечь советских шпионов. В послевоенные годы картотека МИ-5 содержала 250 тысяч карточек людей, имевших связи с коммунистами, – это означало, что у нее была информация, имевшая отношение к деятельности коммунистов, приблизительно на одного человека из каждых двухсот среди жителей Великобритани. Члены комитета надеялись, что сеть МИ-5 будет заброшена с достаточным охватом, чтобы поймать советских шпионов.
Вся архитектура безопасности на Уайтхолле была снова тщательно проверена после разоблачения Клауса Фукса в 1949 г. и кембриджской шпионской сети в 1951 г., что привело к неприятному открытию: «выявления нежелательных связей» недостаточно. В результате еще большего давления со стороны Вашингтона вслед за этими скандалами Эттли, а затем новое правительство Черчилля наконец приняли решение ввести проверку на благонадежность и обеспечили МИ-5 дополнительными сотрудниками для ее проведения. После этого использование проверок на благонадежность так сильно расширилось, что за три десятилетия после их начала целых 68 тысяч гражданских служащих прошли проверку на благонадежность. Как показал политический комментатор и историк Питер Хеннесси, успех комитета GEN-183 состоял в том, что, несмотря на огромное политическое давление, которое он испытывал временами, он никогда не прибегал к слишком резким ответным действиям, как в США при сенаторе Джозефе Маккарти. Вместо того чтобы предавать гласности имена и позорить людей, подозреваемых в коммунистических взглядах, в правительственных департаментах, МИ-5 и комитет просто тихо убирали их из тех мест, где они представляли собой опасность, и ставили на должности, не связанные с государственной тайной, в правительственном аппарате.
Введение проверки на благонадежность имело далеко идущие последствия, которые постоянно меняли характер работы на Уайтхолле. Новые строгие проверки МИ-5 означали, что должности на гражданской службе уже было невозможно давать кандидатам на них просто потому, что они из «правильного» общественного круга. Кембриджские шпионы разрушили миф о том, что джентльмены, получившие образование в лучших школах и университетах, не могут быть предателями. Начиная с 1950-х гг. все претенденты на должности, связанные с государственной тайной в правительстве Великобритании, независимо от их происхождения должны были пройти все те же проверки на благонадежность15.