Проблема МИ-5 состояла в том, что она не могла представить расшифровки «Веноны» в качестве доказательства против Фукса в суде. Как и в настоящее время, перехваченные радиотехнической разведкой материалы не допускались в качестве доказательства в английских судах, а это означало, что МИ-5 должна была либо поймать Фукса с поличным, либо получить от него признание. Отдел В МИ-5 начал в отношении его интенсивное расследование, которое не обнаружило ничего, кроме возможной любовной связи с женой другого ведущего ученого в Харвелле Герберта Скиннера и того факта, что Фукс плохо управлял автомобилем. Причина, по которой МИ-5 не удалось получить каких-либо доказательств его шпионской деятельности, состояла в том, как позднее признался Фукс, что к этому времени он перестал уже работать на советскую разведку. Отчаяние МИ-5 росло, и в декабре 1949 г. она снова решила подключить к работе своего специалиста по допросам Джима Скардона. Он умело расположил к себе Фукса в нескольких неофициальных беседах в Харвелле, которые иногда проходили за обедом в близлежащих пабах. В ходе этих бесед он ловко заставил Фукса признать свою вину. Скардон заставил Фукса поверить, что если тот признается, то по-прежнему останется преподавать в университете, хотя и знал, что это невозможно9.
Фукс подписал полное признание 24 января 1950 г. «под значительным моральным давлением» и был предан суду за нарушение закона «О государственной тайне» от 1921 г. На слушании дела при закрытых дверях в Центральном уголовном суде Олд-Бейли, которое заняло всего полтора часа, судья лорд Годдард приговорил его к максимально возможному сроку заключения – четырнадцати годам. Атмосферу паранойи, которая окружала дело Фукса в Великобритании, передал фильм, снятый в то время братьями Баултинг, «Семь дней до полудня» (1950), в котором фигурировал офицер особого отдела, приблизительно срисованный со Скардона, который лихорадочно пытался выследить обезумевшего ученого-атомщика. Фукс был выпущен из тюрьмы за хорошее поведение в 1959 г. и переехал в Восточную Германию, где получил орден «За заслуги перед Отечеством» и продолжал свои ядерные исследования вплоть до своей смерти в 1988 г.10
Дело Фукса не было последним делом, которое раскрыло недостатки британской разведки. В конце 1940-х гг. расшифровки «Веноны» обнаружили советского агента под кодовым именем «Гомер», действовавшего в высших эшелонах правительства Великобритании. В ходе тщательного отсева, основанного на подробностях, почерпнутых из расшифровок «Веноны», в апреле 1951 г. МИ-5 в конечном счете вычислила «Гомера», который оказался Дональдом Маклином – высокопоставленным выпускником Кембриджа, работавшим в министерстве иностранных дел. Это был первый шаг, который в конце концов привел к разоблачению группы из пяти «кембриджских шпионов», проникших в секретные службы Великобритании в годы войны. Год 1951 стал annus horribilis (ужасный год. – Лат.) для британской разведки, в течение которого Уайтхолл узнал о самых тяжелых случаях проникновения советской разведки в Великобританию за весь XX в. В мае того года Маклин и его коллега – кембриджский агент Гай Берджесс переметнулись на сторону Советского Союза, оставив позади себя разрушительный след и улики, указывающие на их коллег-шпионов. Подозрение вскоре пало на их близкого друга из Кембриджа Энтони Бланта, который во время войны служил в МИ-5, какое-то время будучи заместителем начальника отдела В в МИ-5 Гая Лиддела, в дневнике которого часто фигурирует Блант, который «забегает и выбегает» из его кабинета, получая, без сомнения, информацию, которую затем он передавал своим советским кураторам.
Блант представлял собой английский истеблишмент в миниатюре: выпускник Тринити-колледжа Кембриджского университета, блестящий историк, директор Института искусств Куртольда в Лондоне и оценщик королевских картин. С 1951 г. МИ-5 вела в отношении его длительное расследование, но он отказался признаваться, что означало: у МИ-5 снова нет достаточных доказательств, чтобы преследовать его в судебном порядке. В 1963 г. подозрения МИ-5 в отношении Бланта подтвердил американский коммунист Майкл Стрейт, который знал его в годы учебы в Тринити-колледже, и на следующий год Блант – тогда сэр Энтони – признал свою вину. Его освободили от судебного преследования в обмен на сотрудничество с МИ-5 и участие в ее дальнейших контрразведывательных расследованиях. Более десяти лет спустя журналист Эндрю Бойл публично разоблачил его как советского шпиона в своей книге «Атмосфера измены» (1979) – факт, который впоследствии подтвердила Маргарет Тэтчер в палате общин, после чего Блант был лишен всех своих наград. В воспоминаниях, вышедших в свет в июле 2009 г. – через 26 лет после его смерти, Блант назвал свою шпионскую деятельность в пользу Советского Союза «величайшей ошибкой» своей жизни и написал, что после своего разоблачения он несколько раз подумывал о самоубийстве11.
Вслед за изменой Берджесса и Маклина подозрение вскоре пало на их близкого друга по Кембриджу Кима Филби. В то время Филби был руководителем базы SIS в Вашингтоне (округ Колумбия) и отвечал за связь с ЦРУ, считаясь внутри SIS будущим начальником службы. Филби был немедленно отозван в Лондон и допрошен SIS и МИ-5, но, зная, что он не может быть предан суду без признания вины, отказался его делать. Он также использовал физический недостаток своей речи – заикание, чтобы сбить темп допросов и выбить из колеи допрашивавших его людей, среди которых был юрисконсульт МИ-5 Хеленус «Выбивальщик» Мильмо – барристер, получивший свое прозвище благодаря способности «выбивать» признание у тех, кого подвергал перекрестному допросу. Филби ушел в отставку из SIS в 1951 г. и избрал себе карьеру журналиста на Ближнем Востоке, занимаясь написанием статей для журнала «Экономист» и газеты «Обсервер», хотя возможно, что он продолжал неофициально работать на свою службу. В конце концов в 1963 г. из Бейрута он переметнулся в Советский Союз, оставив позади себя след разрушений и подозрений.
Личность недостающего «пятого члена» кембриджской шпионской сети смущала и временами мучила британскую разведку более трех десятилетий после измены Берджесса и Маклина. В 1987 г. в так называемом «деле ловца шпионов» группа теоретиков подрывных заговоров под руководством бывшего офицера МИ-5 изменника Питера Райта и журналиста Чепмана Пинчера обвинила – среди прочих – генерального директора МИ-5 Роджера Холлиса в том, что он и есть недостающий «пятый человек». Однако нет никаких доказательств в поддержку этого утверждения в советских архивах, по оценке двух перебежчиков на Запад из КГБ Олега Гордиевского и Василия Митрохина или в архивах, которые видели перебежчики из советской военной разведки (ГРУ). Личность пятого кембриджского агента была раскрыта в 1990 г. Гордиевским: им был Джон Кернкросс – еще один выпускник Тринити-колледжа, завербованный КГБ в 1930-х гг. Кернкросс поступил на работу в министерство иностранных дел перед войной, а во время ее он работал в SIS и Блетчли-парке. Оттуда он передал большой объем совершенно секретной информации Советскому Союзу, включая секрет «Ультра» и самый большой военный секрет союзников – Манхэттенский проект. Кернкросс, наименее известный из кембриджских шпионов, на самом деле был одним из самых вредоносных агентов в советской шпионской сети12.
«Особые отношения»
Эти впечатляющие шпионские скандалы оказали глубокое влияние на международную политику и привели не только к охлаждению отношений между правительствами западных стран и Советским Союзом, но и серьезно ухудшили отношения между самими западными странами, особенно между Лондоном и Вашингтоном. Разоблачение кембриджских шпионов было минусом в истории британской разведки, и 1950-е гг. стали периодом, известным в SIS как «припадок белой горячки». Так называемые особые отношения между правительствами Великобритании и США, означавшие беспрецедентное совместное использование разведывательной информации в мирное время, натянулись до предела прочности.
Одной из областей самого тесного сотрудничества между Лондоном и Вашингтоном была радиотехническая разведка. После создания в 1952 г. в правительстве США агентства по ведению радиотехнической разведки – Агентства национальной безопасности (АНБ) – агентство по ведению радиотехнической разведки Великобритании – Центр правительственной связи (ЦПС), в который была переименована после 1945 г. Правительственная школа кодов и шифров, получило от него значительное финансирование. Тесное сотрудничество между АНБ и ЦПС наладилось будто бы отчасти потому, что для АНБ было незаконным перехватывать сообщения американских граждан и бизнес-сообщения, но для ЦПС таких запретов не существовало. Это означало, что АНБ могло получать перехваченные американские сообщения от ЦПС, не нарушая американский закон. АНБ построило свои собственные станции радиоперехвата в Великобритании, например в Чиксендсе (Бедфордшир), и к началу 1950-х гг. все британские и американские разведывательные службы начали обмениваться офицерами связи. Некоторые бывшие офицеры ЦПС вспоминали, что в годы холодной войны (и, очевидно, по сей день) в штаб-квартире АНБ в Мэриленде (Вирджиния) существовал особый отдел, в котором работали сотрудники ЦПС – это что-то уникальное в сотрудничестве разведок западных союзников в годы холодной войны, – и над дверью этого отдела даже красовалась королевская эмблема – кусочек Великобритании в сердце американской разведки. Отношения разведок Вашингтона и Лондона укреплял тот факт, что многие ведущие американские разведчики начинали свою карьеру, служа в годы войны в Управлении стратегических служб (УСС) и о своих британских коллегах тех времен отзывались с долей почтения. Сотрудник УСС в Лондоне по связям с британской разведкой Эрнест Кьюнео позже откровенно заметил: «Англичане научили нас всему, что мы знаем, но не всему, что они знали». Несмотря на необычно тесное сотрудничество, развившееся между Лондоном и Вашингтоном за годы, последовавшие после 1945 г., когда началась холодная война, отношения между разведками двух столиц начинались с гораздо менее тесных или особых, чем их изображали впоследствии пропагандисты. Что важно: в 1946 г. первый постоянный офицер МИ-5 связи по вопросам безопасности, посланный в Вашингтон, Ричард «Чертополох» Систлтвейт и его преемник Джеффри Паттерсон не имели неограниченного доступа к ФБР, как их коллеги на аналогичной работе – к МИ-5 в Лондоне13.