Мы расположились на диванах, предвкушая приятное путешествие. За окнами мелькали последние приземистые домики Портмадога. За окружающими город холмами серой громадой вздымалась гора мисс Королек. Постепенно мои спутники разговорились, но я сидел, приклеившись к окну, не в силах оторваться от созерцания 1940-го года в его полноте и неизбежности. До сих пор он занимал в моем сознании территорию крохотного острова, которую я мог в любой момент покинуть по своему желанию. Для этого было достаточно пройти через темное чрево Кэрнхолмской пещеры. Но с тех пор как я покинул остров, этот год превратился в мир, в целый мир заболоченных лесов, окутанных дымом городов и долин, рассеченных серебристыми реками. Все люди и вещи в этом мире казались мне старыми, хотя по существу таковыми не являлись. Они напоминали декорации и актеров в каком-то историческом фильме, тщательно срежиссированном, но тем не менее лишенном определенного сюжета. Все это мелькало сейчас за окном поезда, как фантастический и бесконечный сон.
Я засыпал и просыпался, засыпал и просыпался. Ритмичный стук колес гипнотизировал меня, погружая в дремотное состояние, в котором было очень легко забыть о том, что в этом мире я не просто пассивный наблюдатель, а окно — не киноэкран. Все, что находилось за окном, было не менее реальным, чем то, что окружало меня в вагоне. Медленно, но верно я припоминал, как стал частью этого мира. Мой дедушка, остров, странные дети… Хорошенькая девушка с серыми глазами, которая сидела рядом со мной, накрыв ладонью мои пальцы.
— Я действительно здесь? — спросил я у нее.
— Спи, Джейкоб, — ответила она.
— Ты думаешь, что все будет хорошо?
Она поцеловала меня в кончик носа.
— Спи.
Глава седьмая
Кошмарные сны из переходящих друг в друга видений. Обрывки ужасов последних дней: стальной глаз дула пистолета, упирающегося мне чуть ли не в лоб, дорога, заваленная мертвыми лошадьми, языки пуст о ты, устремившиеся ко мне над бездной, жуткая ухмылка твари с пустыми глазами.
А потом я вернулся домой, но я — привидение. Я плыву по своей улице и через входную дверь вплываю в свой дом. За кухонным столом спит сидя мой отец. Он прижимает к груди телефонную трубку.
Я не умер, — говорю ему я. Но мои слова совершенно беззвучны.
На краю своей кровати сидит моя мать в ночной сорочке. Она безжизненно смотрит в окно на бесцветный полдень. Ее лицо осунулось, а глаза опухли от слез. Я протягиваю руку, чтобы коснуться ее плеча, но рука проходит сквозь ее тело.
И вот я стою на своих собственных похоронах. Лежа в могиле, я смотрю вверх, на прямоугольник серого неба.
Три моих дяди смотрят на меня сверху вниз. Их толстые шеи выпирают над накрахмаленными белыми воротничками.
Дядя Лес: Какая жалость. Верно?
Дядя Джек: Сейчас тебя должны волновать чувства Фрэнка и Марианны.
Дядя Лес: Ну да. Что подумают люди?
Дядя Бобби: Они подумают, что у парня были не все дома. И будут правы.
Дядя Джек: Честно говоря, я всегда это знал. То, что он рано или поздно отколет что-нибудь в этом роде. Что-то в нем такое было. Совсем чуть-чуть…
Дядя Бобби: Чуть-чуть он был не в себе.
Дядя Лес: Это у него по отцовской линии, не от нас.
Дядя Джек: И все-таки это ужасно.
Дядя Бобби: Ну да.
Дядя Джек: …
Дядя Лес: …
Дядя Бобби: Перекусим?
Дядья уходят. Их место занимает Рики, зеленые волосы которого по этому поводу тщательно поставлены дыбом.
Братишка. Раз уж ты умер, можно я возьму себе твой велик?
Я пытаюсь крикнуть: Я не умер!
Я просто очень далеко.
Простите.
Но слова эхом возвращаются ко мне, запертые в ловушке моей собственной головы.
Священник смотрит на меня. Это Голан. Он одет в сутану и держит в руках Библию. Он ухмыляется.
Мы ждем тебя, Джейкоб.
На меня сыплется земля.
Мы ждем.
* * *
Внезапно я проснулся и резко выпрямился, ощущая, как у меня все пересохло во рту. Эмма сидела рядом, положив руки мне на плечи.
— Джейкоб! Слава Богу… Ты нас напугал!
— Правда?
— Тебе снился кошмар, — ответил Миллард. Он сидел напротив нас — пустой костюм, который кто-то усадил на диван. — И ты разговаривал во сне.
— Правда?
Эмма промокнула пот с моего лба одной из предоставляемых в вагонах первого класса салфеток. (Настоящая ткань!)
— Правда, — подтвердила она. — Но это была сплошная тарабарщина. Я не поняла ни слова.
Я смущенно огляделся вокруг, но, похоже, этого больше никто не заметил. Все остальные разбрелись по вагону. Одни дремали, другие грезили, уставившись в окно, некоторые играли в карты.
Я искренне надеялся, что не схожу с ума.
— Тебе часто снятся кошмары? — спросил Миллард. — Тебе стоило бы рассказать о них Горацию. Он умеет выискивать в снах всякие скрытые значения.
Эмма потерла мое плечо.
— С тобой точно все в порядке?
— Да, все хорошо, — отозвался я и, поскольку не люблю, когда вокруг меня суетятся, сменил тему разговора. У Милларда на коленях была открыта наша книга — «Истории о странном и неизведанном» — и я поинтересовался: — Решил почитать?
— Позаниматься, — поправил меня он. — Подумать только! Когда-то я считал это сказками для детей! Но на самом деле они на удивление сложны, я бы даже сказал, хитроумны в способах сокрытия тайной информации о странном мире. Думаю, у меня уйдут годы на то, чтобы все их расшифровать.
— Но какой с этого теперь толк? — спросила Эмма. — Какая польза от петель, если в них способны прорываться пустоты? Даже самые засекреченные из них со временем будут взломаны.
— Возможно, им удалось взломать только одну петлю? — с надеждой поинтересовался я. — Возможно, пуст о та в петле мисс Королек была с отклонениями?
— Странная пуст о та! — воскликнул Миллард. — Это забавная идея, но нет. Это не было случайностью. Я уверен, что эти «усиленные» пустоты являются неотъемлемой частью плана нападения на наши петли.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});