Порой Варламов словно просыпался и думал о своем положении. Как оно странно! Пленник «призраков», в чужой стране — и одновременно ему дарят изысканные любовные наслаждения. Но мысли были отстраненными и скоро забывались. О Джанет он и вовсе не вспоминал…
Все кончилось сразу. Варламов проснулся и лежал в блаженном покое, ожидая Сацуки с завтраком (проводить ночь у себя она не разрешала).
В дверь постучали, и вошел пожилой японец с подносом. Варламов машинально натянул на себя одеяло (привык, что кроме него и Сацуки на этаже никого не бывает).
— А где Сацуки? — спросил он.
Японец покачал головой — не понимаю. Расставил тарелочки с завтраком.
— Сацуки? Сацуки! — допытывался Варламов.
Японец вернулся к двери, поклонился и ушел. Варламов накинул юката и стал ковыряться в рисе. Может, куда-то отлучилась?
Когда допивал чай, вернулся старик с бумажкой в руке. С трудом выговаривая по-английски, прочел:
— Извините, пожа…руйста. Мне нужно уехать. Твоя Сацуки.
Свернув бумажку, сунул в карман. Варламов тупо смотрел, как японец убирает посуду. Потом откинулся на матрас и так же тупо стал смотреть в потолок.
Зачем уехать? Куда? И, главное, на сколько?
Машинально он поднял пульт и нажал кнопку. Перед ним возник храм Киёмидзу, повисший над обрывом. Где-то там изваяние богини милосердия Канон. Может, Сацуки отправилась туда? Что за бред?..
Пришел страх, а вдруг никогда больше не увидит Сацуки? Слишком странными были эти ночи и дни — островок счастья посреди враждебного мира. То ли подарок судьбы, то ли часть непонятного и зловещего плана. Но то, что все яснее становилось разуму, не хотело понимать тело. Оно уже сейчас тосковало по ласковым рукам и горячему телу Сацуки.
Когда старик пришел с обедом, Варламов лежал и глядел на террасу храма Киёмидзу. Он бы спрыгнул оттуда, настолько стало тоскливо.
— Саке! — потребовал он.
Старик послушно ушел и вернулся с белой бутылкой и чашкой.
Варламов налил чашку до края и в два глотка выпил. Обмакивая суши в соус, едва не разрыдался: вспомнилось, как Сацуки учила делать это правильно — окунать той стороной, где рыба. Торопливо выпил вторую чашку.
Так с помощью саке пережил этот день.
Зато ночью снова гуляя с Сацуки по прекрасному саду: пруды, горбатые мостики, изысканные композиции из цветов — всё, что они видели на экране. А потом лежали на мягкой траве, и все было, как в комнате Сацуки…
Он проснулся с больной головой и сухостью в горле. Нет, надо кончать! Вот ведь как зацепило. Знал же, что с Сацуки что-то не так, только боялся думать. В конце концов, есть Джанет…
У него загорелись щеки.
Попытки расспросить старика ни к чему не привели — эх, надо было учить японский. Попросить саке еще раз постеснялся, а старик инициативы не проявил.
Ночью Сацуки танцевала перед ним, взмахивая веером, как птица крыльями, но все удаляясь… Два дня он так маялся, и вдруг появился Харада. Варламов обрадовался ему, как родному.
Тот вошел без стука и уселся на табуретку. Черный ворон…
— Как вы? — спросил Харада. — Похоже, не очень.
— Да вот, Сацуки куда-то пропала.
— А вы, похоже, влюбились, — ухмыльнулся Харада. Ну, никакой японской вежливости. — Зря. Она ведь майко.
— Знаю, — механически ответил Варламов. И вдруг спохватился. — Кто такая Сацуки? Что такое майко?
— Ученица гейша. — Харада разглядывал Варламова, словно любопытный экспонат. — Или студентка, называйте, как хотите. Студентам ведь надо проходить практику.
Варламова словно обухом ударили по голове.
— Гейша… — пробормотал он. — Я же догадывался, что это не просто игра в гейш.
— Ну, Сацуки до настоящей гейши не доросла. Но для вас и нужна была помоложе…
Тут Варламов наконец исполнил давнюю мечту, вскочил и врезал Хараде по физиономии. Точнее, попытался врезать… Пришел в себя, лежа на полу, а перед ним, покачиваясь, приходила в резкость фигура Харады.
— Надо же, — сказал тот удивленно. — Думал, вы знаете, что я мастер боевых искусств. Пришлось вас отключить. Но удар был щадящий.
Варламов сел, опираясь на дрожащие руки.
— Идите вы со своим мастерством… — и Варламов послал японца на три русские буквы.
Как ни странно, Харада, кажется, понял. Он поморщился.
— Да вы не обижайтесь. У меня вот денег не хватит даже на краткосрочный контракт с гейшей. А Сацуки — почти настоящая гейша.
— Небось, все засняли? — горько спросил Варламов. — Зачем это? Для чего я вам нужен?
Он испытывал жгучую ненависть к тем, кто так подло использовал Сацуки. Кое-как поднялся на ватные ноги и почти упал на табурет.
— Не знаю, — сухо сказал Харада. — Меня не посвящают в планы. Дали конкретное задание — испытать и познакомить с Сацуки. Теперь я уезжаю. Зашел только, чтобы передать от нее записку. А вы сразу в морду…
— Где записка? — Варламов даже привстал с табурета.
— Вот, — Харада протянул сложенный листок. — Прочтете, когда я уйду.
— Опять в свою школу? — без интереса спросил Варламов. Он боролся с желанием прочитать записку немедленно.
— Вам это знать не положено, — Харада встал и повернулся к двери. — Вдруг все-таки выживите. Прощайте.
Когда дверь за ним закрылась, Варламов развернул записку.
«Прости, любимый, я должна оставить тебя. Наверное, тебе уже все объяснили. В одном старом фильме гейша говорит: «Мы становимся гейшами потому, что у нас нет выбора». Но всю эту неделю я пыталась вообразить, что выбор у меня есть. Увы… И все же:
Снова встают с земли,
Тускнея во мгле, хризантемы,
Прибитые сильным дождем.
Твоя навеки, Сацуки».
Варламов уныло поглядел на террасу храма Киёмидзу. Им не прыгнуть оттуда вместе. Надо жить, как оживают поникшие хризантемы. Таков завет Сацуки. Она — неожиданный подарок судьбы. Дар случайный, дар бесценный… Да, его обманули, но с Сацуки обошлись еще хуже. Он не может думать о ней со злостью, а лишь с любовью.
Только как теперь быть с Джанет?..
От невеселых размышлений отвлек старик, принесший обед. Забрав пустые тарелки, неожиданно вернулся — с ноутбуком. Не сразу поверилось: отняли одну игрушку, дают другую. Хотя и за это спасибо. Варламов выключил надоевший экран-окно (Сацуки показала, как это делать) и сел за компьютер.
По экрану прошла привычная надпись, что внешние подключения блокируются, причем не только за пределами Великого Китая, но и Японского автономного района. Ну и хрен с ними (а ругаться стал чаще, жизнь заставила).
Среди обилия китайских сайтов нашел информационный на английском, а заодно узнал, какой сегодня день. Конец октября, зима на носу. Выходят, его странствия длятся уже почти полгода. Наверное, сказалось пребывание во владениях Хозяйки.
Ничего нового в мире. Информация в основном о Китае, Канада вообще не упоминается, а новости из России говорят о продолжении военных столкновений на Урале. Китайское правительство выражает озабоченность положением граждан на совместно управляемых территориях…
Варламов зевнул и вернулся мыслями к Сацуки. А ведь теперь можно узнать, чье это стихотворение: «Снова встают с земли, тускнея во мгле, хризантемы…». Так, это Басё, семнадцатый век. Помнится, и до этого Сацуки читала стихотворение Басё. И ведь еще кто-то говорил об этом поэте…
Ах да, старый недруг (а может, и приятель) Морихеи. Уже давно, на Территории Ил-Оу. Еще сказал о нем: «Запомните это имя». Интересно, где он сейчас?
Поиск выдал кучу ссылок на основателя айкидо Морихеи Уэсибу. Ну да, Морихеи взял этот псевдоним. Слова «Морихеи — айкидо — Атланта» вызвали отповедь, что получение информации из-за пределов Японского автономного района блокируется. Раздосадованный Варламов стал шарить по сайтам о японской поэзии.
Почти все на японском, хотя попались и на английском: в Северной Америке тоже нашлись любители японской классической поэзии. В японских иероглифах Варламов не разбирался — может, там и встречалось имя Морихеи. В конце концов разместил стихотворение, оставленное Сацуки, для обсуждения и стал ломать голову над комментарием. Получилось не очень: