В следующую секунду парень оказался за спиной у Мефа, коленом надавил между лопатками и захлестнул шею чем-то холодным, страшным, похожим одновременно на удавку, на живую змею и на сталь гибкого меча. Буслаев захрипел.
– Мне нужны твои силы!
Звуки размазывались. До слуха Мефа доносилось нечто вроде «Мееужноыы!». Не услышав ответа, Шилов ослабил давление на шею. Смерть Буслаева ничего ему не даст – она лишь выпустит силы Кводнона на волю и сделает их ничейными. Виктору же очень хотелось их получить. Все или ничего – таким был его девиз. Вот для чего он столько времени провел в Большой Пустыне! Вот зачем спал на голой земле и никогда не расставался с мечом! И достиг неплохого результата, если даже Мефодий, обезглавивший, по слухам, самого Арея, лежал перед ним едва живой и Шилову ничего не стоило сломать ему шею.
– Я сохраню тебе жизнь! Но твои силы нужны мне до капли! Повторяй за мной! Ну!.. – крикнул Шилов.
Меф молчал. Предположив, что он не может открыть рта из-за удавки, Виктор ослабил ее. Тело обмякло. Голова легла щекой на камни набережной. Мефодий спал, улыбаясь во сне. Шилов с досадой убрал гибкий меч в ножны. Он понял, что, пропитывая метательную стрелку, переборщил с усыпляющим ядом. Доза, рассчитанная для Тартара, на земле оказалась слишком большой.
– Ничего, – сказал Шилов сквозь зубы. – Я заберу тебя с собой! Ты мне все отдашь! Есть масса способов.
Катар Арея валялся на камнях шагах в пяти – там, где Меф выпустил его из рук, ужаленный тартарианской стрелкой. Шилов перешагнул через тело Буслаева и направился к катару. Такое оружие он видел впервые, и оно его заинтересовало. Натянув на руку особую кольчужную перчатку, чтобы не быть убитым чужим артефактом, он наклонился и поднял его.
В следующий миг огненная маголодия, скользув с моста, вышибла катар из руки у Виктора и высекла искры из влажных плит набережной. Шилов был ослеплен. Его чуткие, привыкшие к тартарианской полутьме глаза не выдержали яркой вспышки. Но даже ничего не видя, он мгновенно разобрался в ситуации. С моста его атакует кто-то из светлых. Шансов справиться с ним сразу нет – слишком далеко. Он будет выпускать маголодии одна за другой, пока окончательно его не добьет.
Раньше, чем вторая маголодия оторвалась от флейты, Шилов рванулся к реке и ласточкой прыгнул через густые прибрежные водоросли. Следующая маголодия ударила уже в воду и, зашипев, погасла.
Кто-то склонился над перилами моста, высматривая его, однако голова Виктора так и не появилась на поверхности. Юноша из Большой Пустыни исчез.
Мефодий открыл глаза и приподнялся на локтях. Ему показалось: на пешеходном мосту стоит Дафна и с беспокойством и любовью смотрит в его сторону. В следующий раз Дафна мелькнула уже на верхней палубе проплывавшего по Москве-реке прогулочного теплохода. Лица ее было не разглядеть – лишь непослушные светлые хвосты летали над головой и спина горбилась неразлучным рюкзачком.
Меф смотрел на нее без удивления и нетерпения – как послушный ребенок смотрит на мать, зная, что рано или поздно она подойдет к нему. Сон и явь переплелись в нем, перемешались, и его охватила твердая уверенность, что все будет хорошо. Улыбаясь, Меф закрыл глаза.
Скоро, очень скоро! Надо потерпеть!
Ниже по течению со дна медленно всплыл пук водорослей. Если бы кто-то очень заинтересовался, то, возможно, различил бы у него два прищуренных глаза.
Шилов был осторожен. Знал, что положение его невыгодное. Обнаружь его сейчас светлый страж – он будет выпускать маголодии одну за другой, пока какая-нибудь из них не достигнет цели. Телепортировать же из реки нельзя. Чтобы не привлекать к себе внимания, Виктор позволял реке нести себя, не делая резких движений. Его голова почти сливалась с грязными водами Москвы-реки. Шилову, впрочем, после гнилой тартарианской воды они казались родниковыми.
Жаль, конечно, что не удалось получить силы Буслаева сразу, но ничего. Он получит их иначе. Перстни уже на пальцах тех, кто имеет к Мефодию доступ. Скоро он заберет то, чего не сумел сохранить этот хлюпик, предавший мрак, но так и не обратившийся толком к свету.
Пучок водорослей закрыл глаза и нырнул, ощущая, как прохладные донные струи касаются его тела и, покачивая, несут по течению. Шилов целиком отдался на волю воды, которая, играя, переворачивала его.
Скоро, очень скоро! Надо потерпеть!
Глава 11
Внуки Игоря Буслаева
Каждое слово имеет свою температуру. Холодные слова лучше не выпускать в мир, будь они тысячу раз верные. Они вялые и слабые. Температура слова – это то, во что вложено сердце, умноженное на собственную веру человека.
Эссиорх
В комнате горела зеленая лампа. Мама Чимоданова сидела перед компьютером, крошила на клавиатуру печеньем и, с предвкушением улыбаясь, что-то печатала. Лицо у нее было мечтательное. У глаз, на истончающейся ближе к носу нежной коже, залегли голубоватые тени. Казалось, она пишет теплое письмо затерянной подруге, чтобы, уронив слезинку на мышь, отправить его по электронной почте.
Но, увы, мама Петруччо писала вовсе не одной затерянной подруге, а сразу трем: в полицию, в прокуратуру и в экологическую службу. Суть письма сводилась к тому, что хам со второго этажа ставит свой автомобиль ближе, чем в трех метрах от входа в подъезд, что: а) может помешать проезду «Скорой» и эвакуации при пожаре; б) может стать местом закладки взрывчатки; в) мешает старикам выходить за продуктами; г) затрудняет законные игры детей и создает возвышенный постамент для ночных криков кошек.
Кроме того, хам угрожает лично ей расправой путем молчаливой злобы в затаенной форме, не улыбается при встрече, пинает дверной коврик, ведет себя вызывающе и имеет подозрительно горбатый нос, при том, что прописан якобы в Смоленске, а в Москве незаконно работает таксистом, не уведомив соотвествующие налоговые службы.
Опытные боксеры обычно атакуют тройками. Так и родительница Чимоданова обычно писала письма тройками. Основное письмо, жалобу на принявшего письмо чиновника и жалобу на того чиновника, который будет разбирать жалобу на первого чиновника. И все это носила в одной папке. Для доходчивости.
Поставив последнюю точку, мама размяла пальцы.
– Петюнчик! – ласково крикнула она в коридор. – Ты сегодня кушал супик?
Из комнаты сына донеслось злобное рычание.
– Не слышу! – сказала мама голосом дрессировщика.
– ДА! ЕЛ!!!
– А почему следы от супика только на одной стороне тарелочки? Ты его, случайно, не вылил обратно в кастрюльку?
Рычание перешло в клокотание.
– Смотри, Петюнчик! Завтра я замерю глубину супа в кастрюле линейкой! А про унитаз и мусорное ведро даже не думай! У меня все предусмотрено!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});