4. Я повел себя как хороший друг, когда…
5. Я проявил деликатность, когда…
6. Я сделал хорошую работу, когда…
7. Я был очень профессионален, когда…
8. Я сделал больше, чем входило в мои обязанности, когда…
9. Я заслуживаю благодарности за…
10. Я мог бы получить «Оскара» за…
Высокая самооценка требует постоянной практики и служит единственным надежным лекарством от жалости к себе.
Сомнения
Сомнения – признак творческого процесса. Признак того, что вы двигаетесь в правильном направлении. Не стоит бояться, что в результате сомнений под вами разверзнется бездна, в которую вы будете падать бесконечно, пройдя все круги ада. Нет, сомнения чаще всего свидетельствуют, что вы делаете что-то, причем делаете правильно.
Красота – одна из немногих вещей, которая не ведет к сомнениям в существовании Бога.
Жан Анвиль
Творчество принадлежит области духовного, хотя мы и редко смотрим на него под таким углом, и в творческой жизни встречаются те же самые препятствия, что и на любом другом духовном пути. Широко известна фраза «сумерки души», под которыми имеются в виду мучительные сомнения и тревоги, подстерегающие каждого идущего по этому пути.
Никто из тех, кому близки духовные искания, не может избежать засушливых пустынь сомнения, будь то монахи-трапписты[19] вроде Томаса Мертона или молодой Будда. Однако мы редко говорим, что и художникам не чужды духовные искания и что нас тоже накрывают сомнения относительно собственного творческого призвания. Хуже того, частенько переживаем их на публике.
Чтобы быть настоящими художниками, мы культивируем в себе повышенную чувствительность. Например, актеры получают энергию, необходимую для выражения духовных вопросов, которые поднимаются великими музыкальными и драматическими произведениями, внимательно вслушиваясь в них и открывая свою душу. Стремясь к творческим вершинам, они похожи на городских птиц, привычных и к деревьям, и к небоскребам. Им свойственна и особая чувствительность, и способность выживать в высококонкурентном мире сценического искусства высшего порядка – хотя это вовсе не значит, что им легко. Художники олимпийского уровня похожи на выдающихся спортсменов: такие же тренированные, мотивированные и подверженные травмам, как физическим, так и психическим.
Когда я писала эту книгу, один мой одаренный друг вернулся из продолжительного гастрольного тура хромым. Он – музыкант огромного таланта, способный исполнять произведения, глубина и масштаб которых требуют виртуозных навыков владения инструментом. Он ими обладает. И использует. И сомневается в них. А сомнения – опасная вещь в тот момент, когда вы прыгаете с камня на камень, переправляясь через бурную творческую реку. Почувствовав сомнение в неудачный момент, можно оступиться – он вспоминает, как во время концертов в Японии его мучили странные провалы памяти, связанные, очевидно, с разницей во времени. Нет, на качестве исполнения это не отразилось, но он боялся, что отразится, а этот страх очень мешал сосредоточиться на игре. Тревога подобного типа может загнать художника в область такого темного ужаса, который большинству и представить сложно.
Ангелов делает ангелами не то, что они святее людей или демонов, а то, что они ожидают святости не друг от друга, но лишь от Бога.
Уильям Блейк
В каком-то смысле то, насколько мы хороши как исполнители, не наше дело. Это дело Бога, а мы – словно священники, которые облачаются к заутрене, – заполняем собой форму, которая больше, чем мы. Очень часто красота натренированного голоса певца может поднять его нетренированную душу на новую высоту и соединить с чем-то или кем-то более масштабным, чем мы. Хороший концерт может напоминать обряд инициации в каком-нибудь племени. Благодаря величию исполнителя мы постигаем величие жизни. Слыша, как поет о тоске и любви Джуди Гарленд, сами проникаемся этими чувствами. И место «где-то выше радуги» из знаменитой песни в ее исполнении находится в сердцах, причем оказаться там мы можем благодаря искусству – и художникам.
У взрослых обязательно должны быть дети. Маленький ребенок похож на начало всего – это чудо, надежда, мечта о возможностях.
Эда Ле Шан
Вчера я ужинала в компании трех молодых классических музыкантов, все – восходящие звезды, лучащиеся талантом. Казалось, стол вот-вот задрожит, как во время спиритического сеанса: столько творческой мощи и света было в людях, сидевших за ним и заказывающих пасту с соусом песто, салат из рукколы, фетучини под соусом ливорнезе и пенне а-ля водка.
– Ваши преподаватели учили вас сомневаться? – спросила я.
Юные таланты замерцали, как светлячки. Вопрос явно вызвал у них беспокойство. Один вскоре должен был отправиться на гастроли в Японию в составе труппы Нью-Йоркской оперы, и это его немного пугало.
– Вообще-то нет, – сказал один скрипач.
– Нам говорили, что нужно просто игнорировать сомнения, – добавил другой.
– Критики часто завидуют музыкантам, – фыркнула виолончелистка. Ей пока не довелось пострадать от жестокости критиков, но она «много слышала» о ней.
Несмотря на космополитичный шик, они были еще совсем новичками и надеялись прорваться «на честном слове и на одном крыле».
Нет, они не были готовы к полету.
«Не покупайся на первое же сомнение», – предупреждала меня старшая коллега Джулианна Маккарти, и за этой мыслью стоят 60 лет опыта работы на сцене.
Для художника первое сомнение похоже на первую рюмку для пока еще трезвого алкоголика: мы не можем позволить себе романтизировать его. За первым сомнением следует второе. За вторым – третье, и вот вы уже теряете душевное равновесие и начинаете получать травмы, налетая на мебель.
Одна из причин, по которой художникам нужно говорить друг с другом и слушать чужие мнения, заключается в том, что пресса – ненадежный источник информации, касающейся творчества. В представлении прессы художники или мученики, или герои, а не те, кем должны быть – ловкими самураями духа, чтобы сохранять равновесие в бурном море сомнений.
Когда на художника движется вал сомнений, он должен знать, как увернуться. Художник не может позволить сомнениям захлестнуть его, не может позволить себе утонуть в них.
Но для художника сомнения одновременно и часть его ландшафта, и никогда не преходящая опасность. Сомнения – как смерчи в Канзасе. Сомнения – это резкое падение температуры и атмосферный вихрь на высоте шести километров. Сомнения – это землетрясение в сердце, лесной пожар самокритики, угрожающий уничтожить все на своем пути. Иными словами, сомнения одновременно и нормальны, и смертельно опасны, вроде королевского аспида во Флориде. Не стоит с ними шутить.
Есть разница между сомнением и самооценкой. Сомнение часто выдает себя за нее: «Может, тебе следует поработать над твоим…» Вы можете поверить и впустить его в дом, но под его респектабельным нарядом спрятан кинжал безнадежности: «Может, на самом деле ты в этом ничего не смыслишь». Нельзя разрешать ему войти, притом что оно будет пытаться это сделать – в три часа ночи, в незнакомом городе, вежливо постучав в дверь, вроде серийного убийцы, который просит угостить его кофе, пока вы звоните в полицию.
Если нет нужды меняться, нужно не меняться.
Люшиус Кэри, 2-Й виконт Фолкленд
В анналах искусства можно найти множество свидетельств разрушений, причиненных этим дьявольским вредителем. Сожженных рукописей симфоний и романов. Страдивари регулярно разбивал скрипки, причем гораздо лучшие, чем те его творения, которые сохранились до наших дней. Художникам нужно, чтобы такие же, как они, художники, могли предостеречь: «Переживать переживай, но ничего не делай, руководствуясь этими переживаниями. Все проходит, и это пройдет».
При свете дня становится видно, что между сомнением и самооценкой есть разница. Ее можно научиться распознавать, но для этого нужна практика. Для самооценки требуется определенная твердость характера. Желание самооценки приходит при свете дня, задает простые вопросы и уходит, если вы не намерены слушать. Потом приходит снова, вежливо стучит в дверь и задает те же вопросы. Мягко. Давая пищу для размышлений. Предлагая подумать о возможных изменениях. «Может, пришло время сменить направление». Самооценка – это мнение, которое стоит обдумать. Это идея, а не обвинительный приговор. Она не шепчет вам в ухо среди ночи, когда вы одиноки и измучены. А сомнения поступают именно так.
Сомнение стремится отделить жертву от остального стада, настичь ягненка, а затем позвать на пир товарищей. Да, вам оно наносит удар, когда вы одиноки, но само действует не в одиночку. Его ужасные напарники всегда рядом: отчаяние, ненависть к себе, чувство интеллектуальной неполноценности и унижения. Когда на вас наваливается сомнение, эти младшие компаньоны всегда у него на подхвате, словно мафиози рангом пониже в итальянском гангстерском фильме. Художнику нужно научиться замечать этих персонажей и видеть в них не бойскаутов, храбро возвещающих правду, а недалеких громил.