изорванные остатки рубашки комом засунуты в пакет у изножья. Лиам перехватывает мою руку поудобнее. Он не отпускал меня с того момента, как я очнулась. Я не знаю, что ему сказать.
Но мне не приходится ничего объяснять – в эту минуту на нас обоих падает тень. Она перекрывает свет, проникающий сквозь ближайший дверной проем. Человек пробирается через противомоскитную сетку и привлекает внимание врачей. Один из медиков кидается к нему и сердито указывает на какое-то животное, следующее по пятам за гостем. Человек ногой выпихивает животное наружу, потом закрывает сетку. Но «человек» – не то слово. Оно совсем не подходит, черт возьми! Там, на берегу реки, он выглядел как статуя. Теперь же, когда он шагает в полный рост, его хочется назвать богом. У этого золотого бёдра шире, чем грудь моего отца. Волосатые руки свисают по бокам, словно огромные кувалды, перевитые вздутыми жилами. Голова у него лысая и блестящая от пота, и, похоже, он создан для того, чтобы одним ударом вышибать двери. Лиам слышит его шаги и начинает дрожать от страха.
– Это тебя зовут Лирия? – Его голос успокаивает, словно отдаленный рокот буровой установки.
– Да, – выталкиваю я сухим языком. – А кто вы?
Глаза у него темно-золотые, маленькие, близко посаженные. Они дружелюбно блестят, когда он с улыбкой осторожно протискивается к моей койке по узкому проходу медицинской палатки.
– Я – тот человек, который в огромном долгу перед тобой, малышка. Воистину в огромном! Ты спасла мне жизнь.
– Там была не только я.
– И все равно. Я говорил с алыми на берегу, и они рассказали мне, что ты сделала, хотя сама была ранена. Как ты ныряла в глубину ради чужака. – Он опускается на колени. – Твоими стараниями я смогу вновь увидеть всех тех, кто мне дорог. За это я всем сердцем благодарен тебе, дитя.
Моя рука исчезает в его лапище. Он целует мои костяшки.
– Кто вы? – снова спрашиваю я.
Он хмурится:
– Ты не узнаешь меня?
– Это преступление?
Мой тон смущает его.
– Телеманус, – торжественно объявляет он. И подается назад, радуясь узнаванию в моих глазах. – Я Кавакс Телеманус. Сокрушитель Орла. Претор республики.
Лежащий рядом со мной Лиам ахает:
– Тот самый Кавакс, который убил Тиберия Беллона? И полетел со Жнецом на Луну? И отрубил ногу Аталантии Гримус?
До этого момента золотой не замечал Лиама, неподвижно распластавшегося на кровати. Но теперь выпячивает грудь, как настоящий проходчик, в восторге от того, что слава его опередила.
– Я вижу, этот ребенок очень умен. – Сейчас он не смотрит на меня. – Хотя с Повелительницей Праха я бился не один. Со мной была моя дочь.
Глядя сверху вниз на моего маленького племянника, Кавакс постепенно осознает, что Лиам, с его расфокусированным, затуманенным взглядом, слеп. Произошедшая с золотым перемена пугает меня. Его голос смягчается, и он наклоняется над мальчиком:
– А как зовут тебя, юный рыцарь?
– Лиам из Лагалоса, господин. Но… но я не рыцарь.
– Лиам – хорошее имя. Оно происходит со Старой Земли, с Ирландских островов, и означает «воин», «защитник».
– Правда? – спрашивает Лиам.
– Чистейшая. Пионеры из вашего народа принесли с собой с Земли не только плоть и кровь. – Он улыбается. – Я знал человека с таким именем, и он был очень храбрым. Но я боюсь, ты ошибаешься. Ты рыцарь. – Он кладет руку на голову малыша, и тот вздрагивает от страха. – Ну-ка… Да, у тебя твердая голова. Голова бойца. Прямо как у меня. Хочешь пощупать мою голову? Мне сказали, что она у меня самая твердая по эту сторону от Ромула Раа. – Кавакс опускает голову и кладет руку Лиама на свой огромный череп.
– Ну ты и вымахал! – потрясенно восклицает Лиам. Он ведет рукой по голове Кавакса, пытаясь понять, каковы же ее размеры.
– Лиам! Следи за языком!
Я молюсь, чтобы этот гигант не воспринял слова Лиама как оскорбление. Но он лишь посмеивается.
– Я достаточно велик для большинства дел, – с улыбкой говорит Кавакс. – А если вдруг не справляюсь, зову на помощь друзей вроде твоей сестры. Так что мы теперь друзья, малыш. – Он достает из кармана небольшую серебряную булавку в виде лисы. – Если тебе когда-нибудь что-нибудь понадобится, покажи это любому солдату или служащему республики, и они отыщут меня, а мы с родными сделаем все, что в наших силах, чтобы помочь тебе. Даю тебе слово.
– Моя семья… – Я осекаюсь.
– Что с ними? – Он оглядывается по сторонам. – Хочешь, чтобы я сходил за ними? Мы особенно нуждаемся в близких в дни болезни, когда ранены. Это важно. Скажи мне, где они, и я приведу их к тебе.
– Их больше нет, – тихо выдавливаю я, не находя других слов, чтобы описать случившееся. Их отсутствие кажется нереальным. Я тону в темноте одиночества.
– Ох… – Кавакс понимает, что я имею в виду. Его плечи поникают. – Ох, дитя… – Я позволяю ему взять мою руку в свои. Он придвигается так близко, что я чувствую запах дыма, которым пропахла его борода, и масла для ее укладки. – Мне жаль.
– Она сказала, что защитит нас… – шепчу я.
– Кто?
– Правительница…
Несколько долгих мгновений он молчит.
– Я знаю, что сейчас, когда кругом темно и все разрушено, в это невозможно поверить, но ты переживешь эту боль, малышка. Боль – это память. Ты будешь жить, и будешь бороться, и найдешь счастье. И ты будешь помнить свою семью отныне и до своих последних дней, потому что любовь не меркнет. Любовь – это звезды, и даже если звезда умрет, ее свет будет лететь к нам еще долго.
Я не знаю, что сказать, и золотой, которого отзывает какой-то ассистент, оставляет меня лежать в кровати под смятыми простынями, в маленькой палатке посреди места, которое никогда не было моим домом. Оставляет меня, как будто его слова были подарком. Но какая, черт побери, польза от слов? Разве они защитят нас? Накормят нас? Дадут нам будущее?
Я пойду туда, куда отправит меня республика. Скорее всего, в другой лагерь. Но без моей семьи он будет лишен души. Я не хочу такой жизни. Я ненавижу эту планету. Меня ничто здесь не держит. Я чувствую себя виноватой за эти мысли, но не могу оставаться здесь. Я лучше умру.
Мне нужно нечто большее. Для Лиама. Для себя.
– Лиам, оставайся здесь, – говорю я, соскакивая с кровати.
– Куда ты? – спрашивает он в страхе и тянет руки ко мне.
– Просто побудь тут. Я вернусь.
– Лирия, нет…
– Лиам! – рявкаю я. Он отшатывается. Я выдыхаю, усмиряя гнев, и обхватываю его лицо ладонями. – Я