чтобы не отстать.
— Ты что, не можешь поспешить? — продолжал он торопить Жана, когда они поднимались в гору. — Ты что, не можешь идти быстрей?
— Нет, ой, не могу. Не могу быстрей, — противно скулил в ответ малыш. — Я так устал, — и он еще тяжелей повис на руке Хилари.
— Ладно, я тебя понесу, — сказал Хилари наконец, поднял его и держал на руках, как мечтал много раз; у него на руках малыш и уснул, измученный перевозбужденьем, огорченный несбывшейся надеждой и невозвратимой утратой.
Чем дальше, тем тяжелей стал казаться Хилари поначалу легкий груз и идти в гору было все трудней. Однако пока он шел, от его недовольства малышом не осталось и следа, осталось только недовольство самим собой, которое должно было или исчезнуть, или полностью им завладеть. Когда он поднялся по ступенькам приюта, при свете из фрамуги парадного он увидел, что малыш открыл глаза и, как любой только что проснувшийся ребенок, радостно улыбается в предвкушении непременной радости. Сам не зная, что делает, Хилари наклонил голову и поцеловал бледную холодную щеку ребенка, потом быстро спустил его с рук, втолкнул в холл и пошел прочь.
Глава пятнадцатая
Воскресенье — продолжение
Он догнал Нелли, как раз когда она подходила к входу в цирк шапито, где они условились встретиться.
— Выходит, вы распрекрасно сумели отделаться от маленького надоеды, — сказала она. — Даже чудно́, что вы так расстарались ради чужого мальчишки. Вот уж никак не скажешь, будто вы из тех, кто способен на такое.
— А какой же я, по-вашему? — спросил он, протискиваясь подле нее в большой, ничем не примечательный цирк.
Ответить на этот вопрос ей было легче легкого, довольно было помахать ресницами и сказать кокетливо:
— Вы слишком свирепый, с вами опасно оставлять ребенка, да что тут говорить, я и сама от вас в страхе.
Хилари коротко засмеялся и пошел следом за ней к дорогим первым рядам вокруг арены, где, как он понимал, по ее мнению, ей пристало сидеть.
С привычным и сладострастным довольством она расположилась на красном плюше, но, вглядываясь в ее лицо, он с удивлением увидел, что оно светится той же простодушной радостью, что и лица всех сидящих вокруг местных девиц.
— Я и вправду люблю цирк, — сказала она, сжав его руку, но даже в эту минуту не забыла, как бы машинально пощекотала пальцами его ладонь. — Ой, смотрите, начинают!
Распорядитель взмахнул палочкой, полы раздвинулись, и представление началось. Хилари смотрел безо всякого интереса, но каждый раз, как Нелли поворачивала к нему свою восторженную физиономию, он из вежливости изображал заинтересованность, хотя в душе был возмущен примитивностью ее вкуса. Каждый раз, как клоуны падали и кувыркались в опилках, когда отваливались стороны тележки с реквизитом, когда вода без удержу обрызгивала всех на арене, Нелли не могла спокойно усидеть на месте, хохотала до упаду. Хилари был возмущен, что у нее такие грубые, деревенские понятия о том, что такое веселье, он предпочел бы видеть ее сейчас недовольной, скучающей, искушенной, не находил ничего привлекательного в ее тяжеловесных, расплющенных на сиденье ляжках и грудях, которые тряслись при каждом взрыве веселья.
Потом, во второй части программы, инспектор манежа объявил:
— Мсье Стефанов и его Всемирно Известный Танцующий Конь!
Загрохотали басовые барабаны, потом оркестр заиграл вальс «Голубой Дунай», и на арене, кружась в вальсе, появился Танцующий Конь. Его золотистая шерсть блестела, будто отполированная, а на крупе была уложена шашечками, так что при каждом его изгибе и курбете ловила и отражала свет. Конь танцевал вальс, и польку, и танго; и его круп, и все его движения были так красивы и изящны, что Хилари пришел в восторг. Он не отрывал глаз от золотистого красавца и, чем дольше смотрел на эти восхитительные движения, тем больше они его завораживали.
К тому времени, когда танцы кончились и конь покинул арену, а вместо него появился эксцентрик на лонже, ощущения Хилари совершенно изменились. Завороженный красотой и танцами коня, он теперь все видел в ином свете, и хохочущая до упаду Нелли вновь была желанным существом, на которое он мог излить свой восторг, вновь манила, сулила забвенье, избавленье от мучительной думы, и он прильнул к ней во тьме, отдаваясь неотступно растущему желанию. Они вышли на темную, озаряемую яркими вспышками света ярмарочную площадь.
— Я проголодалась, — сказала Нелли. — Давай где-нибудь здесь перекусим, а потом ты выиграешь для меня какие-нибудь призы.
— Идет, — согласился Хилари, и они протиснулись к закусочной; на прилавке были выставлены тарелки с нарезанным мясом, а неподалеку, на траве стояли столики.
Хилари взял несколько тарелок с едой, пиво, принес на столик, за которым сидела Нелли, и сел напротив нее.
— Тетушка не знает, что ты ушла из дому?
— Да нет, знает, я сказала, пойду к подруге. Вряд ли она мне поверила… она стреляный воробей, моя тетушка… да ничего тут не могла поделать.
— А что если мы вернемся поздно и ты завернешь в мой номер по дороге к себе наверх; может, она тогда ничего не узнает?
— Мне нельзя полагаться на авось, — сказала Нелли. И прибавила с профессиональной заносчивостью: — И вообще, ты любишь жить на готовеньком, ведь так?
— Так ли? — сказал Хилари, протянул руку через стол и, глядя ей прямо в глаза, сжал ее запястья.
Она засмеялась.
— Может, и нет, — игриво сказала она, потом перегнулась через стол и зашептала:
— Я всю ночь о тебе думала, ломала голову, как же все устроить. И теперь есть у меня план — лучше некуда. Завтра я уезжаю в Париж, почему б тебе не поехать со мной?
— Завтра? — повторил Хилари, все глядя ей в глаза. Хватка на ее запястье чуть ослабла.
— Я уезжаю последним поездом, — объяснила она. — А свой магазин открою во вторник. Это у меня так заведено, когда субботу и воскресенье провожу здесь. Мы могли бы приехать в Париж вместе и, я думаю, — она призывно надула губки, — сумели бы позабавиться без помех.
— Завтра… завтра мне страшно трудно, — в отчаянии сказал Хилари. — А что если я приеду во вторник и мы с тобой встретимся?
Я мог бы оставить Жана в отеле, думал он, заплатил бы горничной, чтобы она за ним присмотрела, ничего не было бы в этом плохого…
— Нет, во вторник я не сумею, — сказала она и отняла руку.
— Тогда в среду… в четверг? — просил он.
— Ни тот, ни другой день не подходят, — решительно заявила она. Положила в рот немалый кусок и стала неторопливо