высока, как слой воздуха, до которого долетал
Гай-Люсак[488], то подобная красноречивая мысль не нашла бы по себе языка, и ее пришлось бы выразить красноречивым молчанием; потому что красноречивое молчание могущественнее, выразительнее красноречия словесного. Это подтвердят вам все мои читательницы. Их тонкому, чувствительному слуху более понятна
пауза между двумя очаровательными
аккордами, этот сокровенный звук, слышимый только одною непорочною, чистою душою.
CCCIV
Не сердитесь же, что в этой главе не слышен вам скрып моего пера. Это пауза. Здесь мысль моя выражена молчанием.
CCCV
После трехдневного жития в крепости Гирсове, по причине невозможности переправиться чрез бурный Дунай, наконец на четвертый день поутру солнце стало проглядывать сквозь остальные облака, и я двинулся с места.
Не буду описывать, как прибыл я в г. Галац, где первоначально предполагалось зимованье Главной квартиры действующей армии.
Галац из повести одной,
Мне кажется, уж вам известен[489];
Вы помните: ее герой,
Хотя был молод, добр и честен,
Но, убоясь гнилой тюрьмы,
Сибирской жизни и зимы,
Бежал. В невольники попался,
Гречанку спас и от чумы
В ее объятиях скончался.
И потому я не буду также описывать и картины Галаца. Это небольшой городок на скате Дунайского берега, сжатый реками Серетом и Прутом. В небольшую пристань стекаются в известное время несколько десятков, купеческих кораблей и меняют архипелагское вино, турецкий табак, маслины, апельсины, лимоны и масло на жирную пшеницу Молдавии и — отправляются куда следует.
CCCVI
Надежда моя оставаться в Галацо и расположиться на покойной квартире обманулась, но приятным образом.
Едва только въехал я в двор одного жителя города, как мне принесли от коменданта предписание из Главной квартиры на мое имя о назначении зимовать ей в г. Яссах.
В Яссы!..
День XLIV
Vulcain (a part).
Ah, nature nature! vas, je l'abandonne, a qui vondra te prendre!
Pandore. St. Foix[490]
CCCVII
Человек счастливее, спокойнее, довольнее жизнию, когда он имеет дело с самой природой, а не с людьми.
С какою благодарностию и щедротой сравнится благодарность и щедрость природы? Кто лучше вознаградит труд?
Надежный взаимодавец! верный должник наш!
Свободен, здоров духом и телом тот, кто обручился с тобою духом и телом!
CCCVIII
Испытали ли вы, друзья мои, те минуты, в которые окружало вас земное бедствие со всеми своими видимыми и незримыми свойствами и принадлежностями; но сердце ваше было неприступно для него, как небо, и вы улыбались, как ангелы, присутствию терпения и надежды?
Это лучшие минуты жизни. В эти мгновения
Я не земной, я чем-то полон,
Для мысли места нет во мне!
И рад я, мирен! ибо мысль
Есть тайный в нас зародыш горя.
Вздох о потерянном блаженстве
Беспамятен в душе моей,
И будущность... но что мне счастье?..
По образу своих желаний
Создам и возгнушаюсь им!
CCCIX
Mes regards voulent penetrer dans la profondeur du passe; mais je n'y vois qu'une lucur incertaine, semblable a celle des rayons de la lune reflechis par la surface d'un lac eloigne. La brillent les flambeaux de la guerre; ici je vois une generation faible et vile, passer dans le silence, sans marquer les annees d'aucune action eclatante.
Cathloda. Chant. III[491][492]
Теперь я, милые мои, на почте Борда, ожидаю с нетерпением, покуда мне запрягут четырех тощих кай[493]. Но я вижу уже речку Бахлуй и г. Яссы с его протяжной улицей-маре, с его княжеским сгоревшим дворцом, с его церквами и монастырями, которые, как отдельные древние замки, возвышаются на холмах, одетых виноградником; — вижу за городом пространный зеленый ковер...
Копо, Копо, зеленое Копо!
Где бог любви явился Мититикой!
Где кобзы зык и звуки песни дикой
И поо-поо-померани-по![494]
О сила воображения! Представьте себе, мне кажется, что я уже в толпе красавиц Молдавии, иду по полю, очарованному их прелестью! Вот та, которая всех лучше, отдалилась от общества, я преследую ее, она останавливается, я тоже, она оглядывает окрестную природу Ясс, и я также...
Я
Как мир величествен, чудесен!
Взгляните вдаль!
Чу, в роще звук веселых песен,
(показывая на сердце),
А здесь... печаль!
Надежду на удел счастливый
Пришлось забыть!
(после молчания)
Вы что-то слишком молчаливы?
Она
Что ж говорить?
Я
Что говорить? а! это ново!
Но я пойму,
Что сказано на место слова:
Конец всему!
Она
Не знаю, чем вы недовольны?
Я
Ничем и всем!
Для вас... мои слова не больны,
Язык мой нем;
И потому... Но вы ласкали,
С ума свели!
Чего во мне вы так искали
И не нашли?
Быть может, чем-нибудь наружным
Не нравлюсь я?..
Иль не сходна с климатом южным
Любовь моя?
Или... пресытясь спозаранка...
Но вас мне жаль!
Понятно все: вы молдаванка,
А я москаль!
Прощайте!
CCCX
Все это было не что иное, как мечта на пути к Яссам; но мысленное равнодушие красавицы так на меня подействовало, что я велел остановить лошадей, выскочил из каруцы и пошел в сторону, в лес — воображая, что удаляюсь от жестокой молдаванки.
— Как! — вскричал я, остановясь пред глубоким оврагом.
«Как!» — отозвалось в лесу.
Я оглянул все кругом себя.
«Где же она?» — Нет ее и не было, — сказало мне сердце, пришедшее в память.
— Как! — повторил я, — неужели горе, тоска, грусть, исступление могут родиться одинаково от причин истинных и от причин воображаемых?
«Да, — сказал мне Математик, — потому, что а2 происходит одинаково от (+а)×(+а) и от (-а)×(-а)».
— Понимаю.
Убежденный таким ясным доводом, я возвратился к моей почтовой каруце, сел в нее, суруджи хлопнул по лошадям бичом своим, они замялись, дернули врозь, второй удар согласил их — и я понесся.
CCCXI
В надежде, что капли мудрости, падающие с неба,