Читать интересную книгу Новый Мир ( № 2 2012) - Новый Мир Новый Мир

Третий месяц. Фудзи.

Фудзи — японская глициния, цветет поздней весной и летом обильными гроздьями лиловых цветов разного оттенка, ниспадающими волной. Деревья фудзи, высотой до 10 метров, растут в полях и горах.

...Расцвели подарком прощальным … — По старинному обычаю, перед разлукой (или накануне кончины) принято оставлять что-нибудь своим близким на память; такой подарок мог быть очень простым. См. стихотворение “Последние хризантемы”.

У стихотворения Тэйка — два стихотворения-основы, оба — из антологии “Кокинсю”: “Пока друг другу / Еще не наскучили мы, / Не лучше ль расстаться? / Пусть хоть это, когда-нибудь после, / Нам послужит подарком прощальным…”; “Цвет мурасаки… / Когда он зреет, густея, / Все поле ростками / Покрыто, и вот я не в силах / Различить один от другого!”

Если, читая первое стихотворение, мы сразу видим его связь со стихотворением Тэйка, то со вторым это не так. Однако в стихотворении Тэйка есть слово “родство” (“юкари”), равное всему второму стихотворению. Его автор — один из самых знаменитых японских поэтов Арив а ра-но Нарих и ра (825 — 880), а стихотворение входит также в 41-й рассказ из лирической повести “Исэ моногатари” (конец IX — 1-я пол. X в.). Вот его пересказ, основанный на переводе академика Н. И. Конрада: “Жили две дамы, родные сестры. Одна была замужем за человеком незначительного звания и бедного. Муж другой занимал положение высокое. В конце последнего месяца года та, что была замужем за бедняком, вымыла верхние одежды (своего мужа) и стала сама развешивать их на шесте. Но она была непривычна к столь низкому труду и, надевая платье на шест для просушки, порвала его в плечах. Не ведая, что ей делать, она только плакала и плакала. Узнав об этом, муж ее сестры послал ей первое, что попалось ему на глаза, — прекрасную одежду особ шестого ранга — со стихом „Цвет мурасаки…”. Вот его смысл: „Когда распускаются цветы мурасаки, по всему полю расцветают другие цветы и травы, и я, издали, даже не могу различить, где цветок мурасаки (любимая жена). Но именно поэтому я полюбил все поле. Моя привязанность к человеку простирается на его близких!””

Стихотворение Нарихира восходит к другому, более раннему стихотворению безымянного автора (антология “Кокинсю”): “Одного лишь довольно / Возросшего в поле Мус а си / Цветка мурасаки, / И вот уж все травы, что вижу, / Мне видятся близкими сердцу!” В комментарии 1221 года к антологии “Кокинсю” Тэйка заметит: “С этого стихотворения <…> стали писать о родстве с мурасаки ”.

Мурасаки — воробейник аптечный, многолетняя трава, растет по всей Японии, любит солнечные места. Летом расцветает мелкими цветами нежной белизны с чуть зелеными тенями в глубине; у нее пушистый стебель и плотный ветвистый корень, из которого добывался пигмент для краски цвета мурасаки (то есть пурпурного) — для одежд знатных людей. В VI — VII веках мурасаки уже выращивали на специальных полях. Способ приготовления пурпурной краски пришел из Китая. Пурпурный цвет — весьма сложный, и это цвет роскоши. Конфуций успел осудить его — как и все непрямое; об этом говорится в 17-й главе книги “Лунь юй” (“Беседы и суждения”): “Я ненавижу, когда фиолетовый цвет затмевает ярко-красный” (пер. Л. С. Переломова).

В этом же стихотворении рождается пара образов: трава мурасаки и поле Мусаси. Поле Мусаси — часть обширной равнины Канто на северо-востоке острова Хонсю, бывшая вплоть до середины XVI века невозделанной пустошью.

Стихотворению Нарихира и стихотворению безымянного автора, к которому оно восходит, суждено было сыграть важнейшую роль в сюжетном движении юкари (родство, узы), связывающем три образа женщин в “Повести о Гэндзи”: Кирицубо, мать принца Гэндзи, умершую, когда мальчику было три года; Фудзицубо, которая стала новой возлюбленной государя, отца Гэндзи (потому что оказалась поразительно похожа на Кирицубо и к которой Гэндзи вначале по-детски привязался, а затем полюбил — мучительной, запретной любовью), и наконец — Мурасаки-но-у э , которую Гэндзи впервые увидел совсем юной в 5-й главе романа, названной “Вака-Мурасаки” (то есть “Юная Мурасаки”).

И здесь нужно вернуться к “Исэ моногатари”, поскольку в ее начальном рассказе впервые появляется это сочетание слов. Там, как и в 41-м рассказе, речь идет о двух сестрах. Но там они — “необычайно прелестные и юные. Их подглядел тот кавалер (герой рассказа. — В. С. ) сквозь щели в ограде. Не ждал он этого никак, и так не подходило все это к старому селенью, что сердце его пришло в смятение. Кавалер оторвал полу охотничьей одежды и, написав стихи, послал им”.

В этих стихах молодой цветок мурасаки — метафора юной девушки. Так же и Гэндзи, оказавшись в горном селении, сквозь щели в ограде впервые увидел в облике девочки лет десяти в желтом платьице, “цвета горной розы”, свою будущую жену. Он не знает, кто это, но уверен, что уже видел ее, так как она удивительно похожа на Фудзицубо. Он быстро догадывается, что девочка — ее родная племянница. Мучаясь любовью к Фудзицубо, но уже тоскуя по этой девочке, он решается увезти ее к себе, пусть даже против ее воли, и все-таки тревожится: а не проиграет ли она в сравнении с Фудзицубо. Вот стихотворение, предшествующее его поступку: “О, смогу ли сорвать, / Взглянуть на нее поскорее? — / Ведь связует родство / С корнями цветка мурасаки / Юную траву полевую!”

Цветок мурасаки — это Фудзицубо, а юная трава — будущая Мурасаки-но-уэ. Стихотворением-основой послужило упомянутое уже “Одного лишь довольно…”. Но, как кажется, здесь есть тонкое различие: тема стихотворений и безымянного автора, и Нарихира — “моя привязанность к человеку простирается на его близких”, — стихотворение Гэндзи — искажается своеволием страсти.

Четвертый месяц. Цветы унохана.

Унохана — дейция зубчатая. Дословно: цветок (месяца) “у”, то есть месяца под знаком “зайца”, четвертого знака зодиака. Распускается ранним летом гроздьями мелких белых цветов. Их кусты, высотою до двух метров, образуют живые изгороди. Стихотворением-основой здесь является стихотворение императрицы Дзит о -тэнно (645 — 702): “Весна миновала. / Должно быть, лето пришло / На А ма-но Кагу я ма, / На Небесную гору, где сохли / Холсты одежд белотканых”.

Ткань для крестьянской одежды в древности изготовлялась из волокон бумажного дерева, поэтому слово “белотканый” стало эпитетом к “одежде”, а затем — к снегу, облакам, волнам и т. д.

Стихотворение Дзито-тэнно имеет два варианта, один — в антологии “Манъёсю” (2-я пол. VIII в.), другой — в антологии “Синкокинсю”. Они различаются как оригинал и его версия. Если в первом это, как поясняла переводчица “Манъёсю” А. Е. Глускина, “картина быта древней Японии, где обычно в начале лета вынимали из сундуков летнюю одежду и просушивали ее на солнце”, то второй вариант, благодаря искусным изменениям глагольных форм, предстает как воспоминание о давней старине, прекрасной и утраченной. В центре первого — белые полотна (одежда легко распарывалась) на зеленых склонах невысокой горы. В центре второго — сама гора Кагуяма (одна из легендарных гор на земле провинции Ямато, в современной префектуре Нара). И она же — “участница” знаменитого мифа о том, как солнечная богиня Аматэрасу, оскорбленная буйным невежей братом, спряталась в Небесном гроте, а другие божества выманили ее оттуда, и мир вновь озарился светом.

Кагуяма славилась цветением унохана. Белая ткань в этом стихотворении Тэйка как будто “отзывается” в гроздьях белых цветков. Пышное цветение унохана считалось предвестием хорошего урожая.

Пятый месяц. Цветы татибана.

Татибана — мандарин. Традиционный русский перевод названия этого дерева — померанец. Цветы померанца отличаются сильным благоуханием. В пору пятой луны… — Другое название месяца — “месяц посадки (риса)”. Перевод названия — А. Е. Глускиной. От этого месяца, писала она, зависел весь дальнейший ход земледельческих работ и успех урожая. Кукушка — любимая певчая птица в Японии. Она начинает петь в горах, когда расцветает унохана, а в пятом месяце прилетает в долины. Кукушка и померанец — парные образы. Стихотворением-основой здесь является стихотворение из антологии “Кокинсю”: “В пору пятой луны, / Когда распевает кукушка, / Повсюду трава „аям э ”, / Трава „отчего” — я не знаю, / Отчего полюбила так сильно!”