Ночью, лишь иней падет,
Что еще нам оставила б осень
По себе подарком прощальным?
Одиннадцатый месяц
Дерево б и ва
В зимние дни
Ни деревьев не минует, ни трав
Инея цвет.
Как же схожи с ним бива цветы
На ветках неизменной листвы!
Двенадцатый месяц
Ранняя слива
Ныне такая пора —
Всякий цвет под собой схоронит.
Изгородь вся в снегу.
Но по эту сторону года
Ветка сливы уже запахла!
Первый месяц
Соловей
Весна наступает.
И ночей миновало немного,
Но — я к утренней двери,
Гляжу: соловей поселился
Близ окошка в стайке бамбуков.
Второй месяц
Фазан
Рыщет охотник
Повсюду в дымке туманной
Вешними днями…
Вот замер, идет на голос.
Фазан жену себе кличет!
Третий месяц
Жаворонок
Там, где фиалки цветут, —
У жаворонка в опочивальне
Попросила ночлег,
И так ей в полях полюбилось,
Что весна там все дни проводит.
Четвертый месяц
Кукушка
Потерпи, кукушка!
Утиш и на время свой голос
В глуши Син о бу!
Унохан а еще в самом расцвете,
И все ждут месяц “ранних посадок”.
Пятый месяц
Болотный пастушок
В дверь из прекрасного древа
Болотный пастушок постучал
На раннем рассвете.
А может, наведался кто-то,
Или повеяло а иром с края крыши…
Шестой месяц
Баклан
В короткой ноч и
Поднимаются в лодках с бакланами
Огни по реке.
Сколь быстро оно уплывает,
“Безводного месяца” небо!
Седьмой месяц
Сорока
В эту долгую ночь
Они поклялись быть как птицы —
Каждая об одном крыле.
Наконец-то осени дождались
И мост свой строят сороки.
Восьмой месяц
Первые гуси
Я долго глядел.
Половина осени миновала
У сосновых дверей.
Снова жду. И вот уже я сны
Первых гусей голоса!
Девятый месяц
Перепелка
Никто не заглянет…
Всё приметней Глубокие Травы
Увядают — об этом
Перепелка кричит, должно быть,
Там, где иней — зимы в ожиданье.
Десятый месяц
Журавль
Вечернего солнца
Еще озаряют лучи
Журавлиную стаю,
Но облака, несущие м о рось,
Уж кружат от вершины к вершине.
Одиннадцатый месяц
Тид о ри
Там, где тидори кричат,
Мерцает на отмелях Камог а вы
Свет полночной луны, —
И его — до блистанья — очистят
Рукава с темно-синим узором!
Двенадцатый месяц
Мидзут о ри
Взгляда не оторвать.
Снег ложится как годы
На замерзший пруд,
На уточек-неразлучниц.
Как жаль пернатой одежды…
Комментарии
Первый месяц. Ива.
“Стихи о цветах и птицах” открываются сравнительно простым стихотворением, вернее, более простым, чем некоторые другие. Продуманное расположение стихотворений разной сложности — существенная черта больших циклов в старинной японской поэзии. Оно угадывается и здесь. В данном случае, поскольку глагол “приходить” (японск. “куру”, в моем переводе — “наставать”) имеет омоним “наматывать (нить), прясть”, — слово “куру” относится и к “весне”, и к “нитям ивы”. Таким образом, стихотворение говорит об этой поре года с возможной полнотой: и о природе, и о деятельности человека. А получается это потому, что значению “наматывать”, как термину ткацкого дела, предшествует нечто, происходящее независимо от человека: ветер перебирает, разматывает и прядет нити ивы, и, значит, образ рождается словно бы вне стихотворения — момент, очень важный для Тэйка, то, к чему он постоянно стремился в своих стихах.
Второй месяц. Вишни.
В комментарии проф. Кубота Дзюн к Полному собранию стихотворений Фудзивара-но Тэйка (1986 г.), на котором основан русский перевод, приводится стихотворение, связанное со стихотворением Тэйка. Оно входит в антологию “Синкокинс ю ” (1205), во 2-ю часть “Песен весны”: “Верно, у знатных людей, / Здесь, во дворце многоверхом, / Отдохновенья пора! / Весь день — их украшены шапки / Ветками вишен расцветших”. Автором его принято считать Ям а бэ-но Ак а хито (1-я пол. VIII в.).
“Кисараги” — старинное название второго месяца года. Я следую за В. Н. Марковой, сохранившей японское слово в своем переводе из С а йгё (1118 — 1190): “О, пусть я умру / Под сенью вишневых цветов! / Покину наш мир / Весенней порой „кисараги” / При свете полной луны”. По легенде, при свете полной луны, то есть 15-го числа 2-й луны, скончался Будда Гаутама. Сайгё умер в 16-й день 2-й луны: об этом рассказывается в большом пояснении к стихам в “Собрании стихотворений” Фудзивара-но Тосинари, друга Сайгё.
Последний сборник своих стихов, примерно за год до смерти, Сайгё послал на отзыв и суд молодому Тэйка, сыну Тосинари. Слово “кисараги” особым образом связывает здесь биографии трех больших поэтов.
Упомянутая 2-я часть “Песен весны” начинается стихотворением государя-инока Готоба-ин со следующим предисловием: “Когда Сяку а (монашеское имя Тосинари, 1114 — 1204) праздновал свое девяностолетие в Палате Поэзии, [государь-инок] сочинил стихи на тему картины на ширме „Расцвет вишен в горах”: „Вишни цветут… / Как долог хвост у фазана / В далеких горах, / Так я долгий-долгий день / Не мог на них наглядеться!””
Готоба-ин заимствовал сравнение из стихотворения, автором которого почитается первый великий поэт Японии Какином о то-но Хитомаро (ум. в начале VIII в.): “В глухих далеких горах / Фазан одинокий дремлет. / Долог хвост у фазана. / Эту долгую-долгую ночь / Ужели мне спать одному?!”
Я хотел показать в переводе, что придает новизну вопрошанию, обычному для стихов о любви. Ведь за большей, фольклорной частью стихотворения стоит древнее поверье: чета фазанов обречена проводить ночь порознь, по разные стороны горной долины, они тоскуют друг о друге… Заимствование привносит в стихотворение Готоба-ин дух древности, отблеск красоты, схожей с изысканно-ярким оперением горной птицы, — под стать событию, под стать поэту и мыслителю, впервые объяснившему значение Хитомаро для японской поэзии.
Такое заимствование называется хонка-дори . Это процесс сочинения стихотворения, при котором поэт берет (“тори”) слово или сочетание слов из какого-нибудь давно написанного стихотворения, берет осознанно, имея в виду его контекст, тем самым усложняя или выявляя смысловые оттенки того стихотворения и — обогащая свое.
Стихотворение, из которого заимствуют, и есть “хонка” — стихотворение-основа. Явление хонка-дори возникло рано, но как творческий принцип оно развилось в поэзии Тосинари и у поэтов его круга, в том числе у Тэйка, который как-то написал, остерегая молодых стихотворцев от легкого подражательства: “Если в словах [для стихов] вы любите старину, если в замысле вы доискиваетесь новизны, если устремлены к недостижимо-высокому и учитесь у старинных стихотворений (т. е. стихов 2-й пол. IX в. — В. С. ), разве не появится у вас самих нечто хорошее?!” О старинных стихотворениях речь идет во вступлении к сюите.