ей приходят на ум лишь военнопленные с грустными глазами на острове Мэн или Муссолини, висящий вверх ногами рядом со своей любовницей. Единственное, что она помнит об итальянской армии, – это анекдот про танки с пятью задними передачами. Ей кажется, что не стоит делиться этим с Рафаэлем.
– А твой дед? – спрашивает она.
– Его убили в Испании. Мой отец никогда его не знал.
– А твои родители живы?
– Нет. Отец умер около пяти лет назад, а мама в прошлом году. А твои?
– О, они еще живы. Они живут в Англии, в маленьком городке под названием Адлстон.
– Повезло тебе.
– Что? А, да, наверное, повезло, – Эмили никогда не думала об этом в таком ключе. В ее мире родители все еще живы, ходят играть в лото, возможно, имеют таймшер в Испании. Все это невероятно далеко от отчаянных партизан, сражавшихся среди холмов, от фашистов, воюющих против коммунистов, или гражданской войны в Испании. Ее дедушка был на войне; кажется, он участвовал в высадке в Нормандии. Но это больше похоже на учебники истории, чем на реальную жизнь. Она смутно помнит фотографию дедушки и других солдат возле захваченного немецкого танка и историю о том, как у него в колене осталась шрапнель («До живота дошла, – рассказывала ее бабушка, – и застряла в тонком кишечнике»).
Они добираются до города, и Рафаэль паркует джип на углу главной площади. На ней есть несколько магазинов и кафе с летними столиками, за которыми молча сидят трое пожилых мужчин и с подозрением за ними наблюдают. В дверях дома напротив женщина ощипывает курицу.
– Может, выпьем кофе? – спрашивает Эмили.
– «Кофе», – передразнивает ее Рафаэль. – Только англичане говорят «кофе». Давай выпьем капучино, – он произносит последнюю фразу высоким голосом с сильным английским акцентом. Эмили это кажется довольно обидным.
Они шагают мимо кафе (старики, как загипнотизированные, поворачиваются, чтобы посмотреть на них) навстречу современному зданию, на котором написано: «Информация». Внутри – маленький офис для туристов, с картами в рамках, фотографиями на стене и плюшевым волком в коридоре.
Рафаэль быстро и неразборчиво переговаривается о чем-то с девушкой за столом, и она выходит из комнаты.
Он поворачивается к Эмили.
– Она ушла позвать Стайн. В библиотеку.
– Стайн?
– Мой друг. Судебный археолог.
Стайн оказывается роскошной светловолосой датчанкой метр восемьдесят ростом.
Эмили, которая ожидала увидеть бородатого мужчину средних лет, на мгновение удивленно замолкает.
– Приятно познакомиться, – говорит Стайн по-английски, протягивая руку. – Ты дама со скелетами.
Эмили не очень нравится воспринимать себя в таком ключе, но ей удается улыбнуться и поздороваться.
– Строго говоря, это не мои скелеты, – произносит она.
– Но я думала, они на твоей земле, – отвечает Стайн.
Эмили поворачивается к Рафаэлю, который смотрит в сторону. Она не осознавала, что холмы с пещерами и скелетами официально находятся на ее земле. Теперь ей интересно, не по этой ли причине Рафаэль взял ее с собой сегодня.
– На границах твоей земли, – поспешно уточняет Рафаэль. Потом, поворачиваясь к Стайн, добавляет: – Я думаю, что они современные.
Эмили впервые об этом слышит.
– Откуда ты знаешь? – спрашивает Стайн.
Рафаэль смотрит на нее.
– Я не проводил раскопки, но нашел челюстную кость. Думаю, что видел пломбу.
– Но тогда они, должно быть, совсем недавно там появились, – говорит Эмили, вспоминая череп под номером 192, который Рафаэль унес с собой. Неудивительно, что он так быстро выяснил, что тот не от его скелетов. – Разве не следует обратиться в полицию?
Рафаэль отклоняет идею с полицией, пожимая плечами.
– Я решил, чтобы сначала на это взглянула Стайн. Не хочу, чтобы участок потревожили.
Эмили понимает, что он думает о своих этрусках. В его представлении они важнее, чем недавно умершие. Но потом Рафаэль говорит:
– А еще я думаю, что они были там похоронены.
Стайн резко охает, но Эмили не понимает, что это значит.
– Что ты хочешь сказать? – спрашивает она.
– Я думаю, что их похоронили намеренно, – объясняет Рафаэль. – Это не чья-то могила, нет никаких знаков ритуального погребения, но навряд ли они умерли от естественных причин. Их уложили в землю, засыпали сверху землей. И растительность отличается.
– А это что значит?
Ей отвечает Стайн:
– Захоронение – это повреждение, – говорит она на безупречном, мелодичном английском. – Некоторые называют это следами вмешательства. Когда копают могилу, разрушаются верхние слои почвы, глины и так далее. А когда могилу засыпают, слои смешиваются. И поведение растений меняется. Например, крапива начинает расти выше.
– Поэтому мне нужна Стайн, – объясняет Рафаэль. – Это ее специальность.
– Вы хотите сказать, что этих людей убили? – спрашивает Эмили.
– Именно, – отвечает Рафаэль, скалясь. На секунду он выглядит в точности как плюшевый волк в коридоре.
Пэрис сидит в классе и читает. Поскольку урок ведется на английском языке и ей нет необходимости изучать английский, ей разрешается спокойно читать. Она должна была читать книгу Примо Леви, но вместо этого перечитывает «Грозовой перевал». Ей нравится эта холодная, унылая английская атмосфера. Однако она видит себя Хитклиффом, а не Кэтрин, поскольку всегда отождествляет себя с персонажами мужского пола в историях. В течение многих лет у нее была тайная личность Ренни, героя книг «Джалны»[96]. До этого это был Уильям Браун.
Пэрис сползает на стуле ниже, так что из-за стола выглядывает только голова. Ей неудобно, и в животе появляется странная ноющая боль, немного похожая на боль во время месячных. Хотя прошло уже полгода с тех пор, как у нее в последний раз была менструация. Она не рассказывала об этом своей матери, но при этом весьма презирает Эмили за то, что та не заметила этого. Если она признается маме, та еще, чего доброго, нацепит это жуткое обеспокоенное лицо и спросит, не забеременела ли она случайно. От этой мысли Пэрис содрогается. Она представить себе не может, что вообще когда-нибудь займется сексом. Это нормально для мужчин, таких как Хитклифф и Ренни; они могут заниматься сексом искренне и необузданно; для них это тренировка на свежем воздухе, вроде катания без седла или рафтинга. Для женщин же секс является очень личным, интимным: нечто жуткое, влажное, неловкое, еще и грозящее потерей чего-то. Она помнит, как увидела граффити на двери туалета своей школы в Лондоне. «Девственность – как воздушный шарик: один прокол – и ее нет». Предполагается, что парни тоже теряют девственность. Но мужская девственность, видимо, не в счет. Для них это скорее вопрос завоеваний и достижений, засечек на спинке кровати и всего такого. Пэрис никогда не станет засечкой на чьей-то кровати.
Сиена переспала с Джанкарло? Пэрис надеется, что нет. Не то