Читать интересную книгу Живописный труп - Мария Санти

зрячий и крепко стоявший на ногах.

– Как же вы собирались ее читать? – спросил Додон. Он все не мог поверить, что генерал оценил его мастерство стричь только заочно. Он ведь так старался.

– Я не собирался ее читать, но она должна лежать на месте. Все должно быть на местах… А стрижки я ощупывал.

– Здесь нам поможет шкатулка.

Смородина открыл жестяную коробку и извлек черно-белый снимок, который был напечатан в газете.

– Жанна, вы его помните?

– Угу, – буркнула Жанна.

– Первый номер спрятал человек, который не хотел, чтобы фотографию видела Жанна. Он узнал на ней женщину, которую Жанна и генерал встретили на прогулке и которая якобы упала, а на самом деле была сброшена с лестницы. Он хотел пугать Жанну этим снимком. Да. А для того чтобы она боялась, нужно было, чтобы она не могла позвонить по указанному номеру телефона, выяснить, что это за женщина. Конкретика развеивает сны разума. Поэтому фотографию вырезали, а газету выкинули. Но я купил второй экземпляр. Но вот его уничтожила уже сама Жанна, потому что узнала эту женщину. К тому моменту она уже была запугана. Я прав?

Жанна кивнула.

– Второй момент, который насторожил меня при первом знакомстве, – неестественность поведения. Колоссальная разница между Жанной здесь и в Москве. Жанну пичкали очень сильными транквилизаторами. Если она пришла бы не к адвокату, а к наркологу, он бы ее просто не выпустил. Она не знала об этом, лекарства подмешивали. Отсюда и галлюцинации, и приступы ничем неоправданной тревоги. Обмороки тоже от седативов. Убивать ее было нельзя. Нужно было признать ее недееспособной. Но главное – посеять святую религиозную веру в ее сердце. Это была бы страховка от всего, что могло бы произойти. План Б.

Он обратился к хозяину дома.

– Все приступы Жанны, которые вы классифицировали как женскую дурь или следствие влияния Правдорубова, были обычной наркоманской ломкой. Если бы вещества ей подмешивали регулярно, она была бы уже собачкой. Жанна не то что здорова, она здоровее нас с вами. Другой человек от такой терапии уже стал бы овощем. Вы очень точно ее оценили – «она не из тех, кто использует». Как порядочному человеку, Жанне трудно понять, что люди в основном, когда видят слабость, стараются использовать, а не помочь.

Затем он снова начал обращаться ко всем присутствующим.

– Мы с Жанной не успели рассказать, но так сложилось, что мы зашли в поликлинику, где она сдала кровь. Нас еле отпустили. По мнению доктора, только юность сохранила ее психику. У нее в крови такой коктейль, который чаще можно увидеть у тяжелобольных в психиатрической больнице. Все странности ее поведения связаны с тем, что лекарства ей без ее ведома то давали, то нет. Поэтому витаминки мы тут же отдали на экспертизу. А то, что она сейчас приняла, настоящие витаминки, которые ей действительно очень нужны. Как и покой, и нормальные лекарства. А главное, удаление паразитов из среды обитания. Нет ли у Жанны «отклонений в психическом развитии»? – Горько усмехнувшись, он продолжил говорить как будто сам с собой: – Ягужинская, конечно, сплетница, но она кандидат наук. У нее навык цитирования в мозг впечатан так, что его не сотрет даже Альцгеймер. Кто-то сплетничает, чтобы возвышаться над другими людьми, а она… передает информацию. Ну, такая вот особенность у человека. И если не попадает в интонацию, то может ее описать.

Тишина в гостиной изменила качество, можно сказать, стала глубже. Каждый думал о своем. Платона Степановича интересовала только Жанна. Он знал, что прикосновение к больным темам надо дозировать. Она как-то обмякла и откинулась на спинку кресла. Смородина посмотрел на портреты Мылова. На несколько секунд он засмотрелся и даже выключился из происходящего. Эльвира сидела прямо под своим портретом, и это было очень кинематографично. Подделать плоскую и банальную живопись было не сложно. Но какая дешевая рама, даже здесь сэкономили.

– Жанна, мы с вами остановились на том месте, когда вам с оказией принесли письмо. Вы помните женщину, которая его принесла?

– Ну так. Худая и грустная.

Платон Степанович снова открыл коробку из-под печенья. Он достал из нее старый снимок, сфотографированный на Polaroid.

– Фотография упрощает. Зато эта – цветная. – Он развернул снимок к Жанне, потом еще раз посмотрел на нее сам, чтобы сориентироваться. – Слева маленькая круглая женщина с рыжими волосами, которая подходила к вам на улице и назвала Жанной. Она вас узнала из-за овала лица, который сформировался уже в детстве, редкого цвета глаз. И наверное, еле уловимого сходства с родителями, которых она знала. А вы ее не помнили. Как мы уже выяснили, это ее столкнули лестницы в парке. Женщина рядом с ней похожа на ту, которая принесла вам письмо?

– Да, это она.

– Это ваша мать.

Стало слышно, как за окном шуршит в садовых деревьях ветер. В поселке продолжалась благополучная сельская жизнь во вкусе Вергилия, Чехова и Левитана. В гостиной же Абрамовых разбилось что-то, что уже нельзя было склеить.

– С самого начала мне резануло слух, что мать спрашивает у третьего человека, не сошла ли с ума ее дочь? Это, простите, что такое? Мать отведет ребенка к врачу и будет стоять вместе с ним против болезни. Она могла бы пригласить частного врача, который приехал бы инкогнито. И она именно подкинула эту идею. Причем женщине, которая, в силу конструкции, держать язык за зубами не в силах. Это не Жанна сторонилась людей, это от нее хотели отвадить всех, кого только можно. Но при этом использовать, «крышу, Жанна, оплати». Однако она была живая и все-таки вылезала к людям. Слух о том, что я за ней ухлестываю, той же природы, что и все остальные. Это дымовая завеса. И отца ее никто не убивал. Я надеюсь. Главное происходило в голове Жанны. Понимаете? Она верила, что женщина, пришедшая в ее дом с фальшивыми распашонками, сделанными из чужого старья, фотографиями, перекроенными в современном редакторе, и чужим паспортом, в который вклеена ее фотография, ее мать. Слишком сильный голод по любви испытывала Жанна. Это сделало ее слепой и всеядной. Сначала я думал, что речь идет о мошенничестве. Но все оказалось гораздо хуже.

– Как можно в двадцать первом веке выдавать себя за кого-то другого? – раздался голос с дивана.

– В том-то и дело. У меня нет точного слова для эмоции, которую я испытываю. Все это одновременно смешно, нелепо и страшно. Страшно от того, что это происходит на самом деле. Мы посмеялись бы с вами, если бы чью-то мать не сбросили с лестницы. Сначала