Читать интересную книгу Живописный труп - Мария Санти

что она была напугана и одновременно в чем-то не уверена. Попросила достать шкатулку с антресолей, чтобы время не терять. Ей самой уже тяжело было.

– Какую шкатулку?

Елка принесла жестяную коробку из-под импортного печенья, которая в перестроечные годы действительно воспринималась как волшебный ларец.

– Тут письма и две фотографии. Письма без подписи… Видимо, она знала, от кого это, и хранила без конвертов. Я публиковала отрывки в газете, думала, может быть, автор откликнется.

– Что вы помните про ее работу в том доме?

– Она жалела мать ребенка. Помню, что она рассказывала, что ходила с ней в паспортный стол. Они и в опеку аккуратно обращались, но как там речь зашла о суде, эта женщина оттуда сбежала. Мама говорила, очень важно потом дочери показать, что мать ее не бросала. Но она здесь недолго прожила, месяц. Я тогда была в лагере, мне пятнадцать лет было.

– Здесь? Прожила?

– Ну да.

– Эльвира?

– Я не помню, как ее звали. Я ее никогда не видела. Мама что-то рассказывала, но я больше думала о поступлении.

– А как вышло, что она решила помочь бывшей работодательнице?

– Мама сама была детдомовская. В войну осталась без родителей. И вы представьте, сирота, которую из дома выгнали. Управы на ее мужа тогда ни у кого не нашлось. Да никто особо и не искал, между нами.

Последнее Елка сказала с обидой.

– А был какой-то секрет о ней или дочери, который могла знать ваша мама?

– Что она мужу изменила? Ну так если бы это осталось секретом, ее бы не выгнали.

– Так это письма от нее?

– Они без подписи, в том-то и дело. Мама вообще много чего хранила, это целая история была заставить ее что-то выкинуть. – Елка рассмеялась. – Я их почитала – какая-то каша. Тяжело человеку, и он кричит от боли. Там еще про какую-то родственную душу, перед которой она очень виновата, что плохо о ней думала, а та на самом деле самый лучший человек на свете. Наверное, любовник какой-то.

Сверху лежала та самая черно-белая фотография с маленькой Жанной, которую так удачно изучил Додон. Смородина начал перебирать исписанные листочки в клетку. Внизу лежал цветной снимок, сфотографированный на Polaroid. Смородина узнал фотографию, которую видел прежде в газете, но в черно-белом варианте. Теперь огневолосая Эмма Викторовна выглядела ярко, сочно. Рядом с ней улыбалась девушка с короткими волосами.

– Это у нас в парке. Что с вами?

– Кто этот мужчина рядом с ними?

Елка пожала плечами.

– Понятия не имею.

– Мы срочно идем в милицию.

– Я им все это показывала. От меня отмахнулись. Они не захотят с нами разговаривать.

– Нет, им придется.

Звонок другу

– Антон Анатольевич, срочно приходите в дом генерала и побудьте с ним, пока я не вернусь. Просто будьте рядом.

– Это Афанасий Аркадьевич просит?

– Нет.

– Я сейчас распеваюсь. И вообще, я живу по своим основам. У меня каникулы, я делаю что хочу.

– Вы оказались наблюдательнее меня. Вы заметили то, чего не заметил никто, а именно то, что Тося ворует еду. Теперь главный вопрос: кому, по-вашему, были предназначены отравленные трюфели, которые она съела? Яд был не в чае, и она не выпила по ошибке моющее средство. Он был в жирных конфетах в малых дозах. Расчет был на накопительный эффект. Даже я съел одну. А потом дозу увеличили.

– Ой. Я тоже надкусил одну, такая гадость. Молекулярная кухня и то лучше. Но я товарищу генералу сказал, что мне очень понравилось. Только у меня пистолета нет. Нам надо вызвать милицию!

– Вам достаточно будет озарить дом своим присутствием. Вас преступник не тронет, ему не нужно лишнее внимание. Он рассчитывает жить долго и счастливо и надеется уйти от ответственности. Только я попрошу вас никому не рассказывать о наших беседах, пока я не вернусь.

Сила искусства

Когда Смородина вошел в гостиную дома Абрамовых, он увидел живописную картину. С одной стороны собрались мужчины. Рядом с Додоном сидел в своем кресле Афанасий Аркадьевич, за его спиной стоял Оскар. Правдорубов, как демон эпохи романтизма, сидел сбоку. Смородина присмотрел себе место напротив дяди. Таким образом, по правую руку от адвоката очутились Эльвира, а за ней на диване под портретами – вишенки.

В руках у Платона Степановича была украшенная пухлыми цветами жестяная коробка из-под печенья.

– Спасибо всем, что нашли время. Я хотел бы обсудить произошедшее, собрать все фрагменты истории воедино. Это будет небольшой рассказ, похожий на литературные вечера девятнадцатого века. Можно сказать, первое заседание клуба в Абрамово.

Но генерала интересовало другое.

– А где Жанна?

– В поиске себя. Нормальный для ее возраста и, я бы даже сказал, богоугодный процесс. Афанасий Аркадьевич, в последние полгода по городу стали ходить слухи, что Жанна – это тридцатилетняя любовница вашего покойного брата, которая убила его дочь, чтобы присвоить семейные деньги.

– Что за бред? Я никогда такого не слышала, – возмутилась Эльвира.

– Вы целитель, вы выше этого. – Смородина, положив коробку на колени, чтобы освободить руки, поудобнее устроился в кресле. – А вы, товарищ генерал?

Дядя сжал зубы. Додон не выдержал.

– Товарищ генерал чрезмерно доверяет женщинам. И очень зря, я хочу сказать.

– Так вот почему она не хотела фотографироваться! Теперь все понятно. Ну и история! Можно я сниму видео для сториз?

– Жизель, не надо. А что скажет сотрясатель основ?

Правдорубов живописно подергал бровями.

– Я не боюсь ваших угроз!

– Это я понял. Еще по телефонному разговору.

Смородина десять минут убеждал заикающегося Правдорубова приехать.

– Во-вторых, мне как-то все равно, если честно. Я по поводу возраста не заморачиваюсь.

Смородина подумал о том, что Мылов вполне может искренне млеть при взгляде на колонну, наслаждаться банальностями и пафосом. В конце концов, вещь становится банальной не просто так, а оттого, что все ее повторяют. Многим и не нужны редкие чувства, сложные эстетические впечатления. Правдорубов умнее Мылова, но при этом ничего и никого не любит. Мылову нравится чиновничья роскошь, у Правдорубова нет вообще эстетических предпочтений. Если бы Жанна выделила ему ренту, он бы забыл, что такое искусство.

– Оскар, а вы что думаете?

– Ну, зарплату она мне выдавала. Я уже все потратил.

– Нет, конечно, деньги, выданные фальшивой личностью, не становятся фальшивыми. Это было бы слишком просто. Я спрашиваю, не казалось ли вам, что она притворяется? Ведет себя неестественно?

– Ой, ну что вы спрашиваете говорящий кисель? Он имя свое без ошибок пишет, и на том спасибо. Оскар и не понимает, что значит