Читать интересную книгу Живописный труп - Мария Санти

становится чем-то другим. Это еще классик описывал. А почему я, собственно, не поверил? Шашлычник уничтожил все детские фотографии своей дочери. Во-первых, потому что он в принципе мало ее снимал. Единственным человеком, который его интересовал, был он сам. Ярчайшая личность, равной которой не было и не будет. Он не то что не созрел для того, чтобы быть отцом, он был уверен, что с рождением дочери в его жизни ничего не изменится. По большому счету он так и продолжал существовать в несознанке. Ну, там бегает кто-то маленький, раздражает, все время чего-то просит. Если бы не дядя, судьба Жанны сложилась бы печально. Во-вторых, на части этих фотографий была его гражданская жена. И если о Жанне он просто не думал, то Эльвиру он хотел уничтожить.

Напарник, высунув язык, шумно дышал. Если ему дали бы слово, он попросил бы хрустик. Грусть друга, у которого их целый мешок, была ему непонятна. Пожуй, и все пройдет! Можешь и мне дать один.

– Жанна привлекла Правдорубова тем же, чем ее мать когда-то ее отца. Эльвира была неловкой, не слишком умной, ведомой. Она не только не знала свои права, она в принципе боялась себя защищать. Он такую и искал. Это возбуждало его гораздо больше какой-то там красоты. Вот еще вопрос: возникли слухи о том, что дочь причастна к несчастному случаю с папой, сразу после его кульбита на электросамокате или позже? И как на самом деле Жанна относится к матери? Вот это совершенно непонятно.

Напарник залез передними лапами на колени адвоката и лизнул его правую руку.

– Ты думаешь? А ведь и правда… Как это не приходило мне в голову!

Смородина достал из кармана телефон.

Пропажа

Утро началось в восемь часов.

– Платон Степаныч, Абрамов беспокоит.

– Добрый день, Афанасий Аркадьевич. Вчера ваша племянница отказала мне от дома.

– Ничего не понимаю. Воистину, лучше идти в атаку, там хотя бы понятно, что надо делать. Девушки – хаос! Девушки – зло! Все, кроме Жанны, хоть я на нее и зол. Она вас привела, была очарована, говорила, что вы умный и добрый. Меня последнее напрягло, добрый адвокат – это странненько. Что вы сделали?

– Боюсь, Жанна решила, что я хочу развестись с горячо любимой женой, забрав собаку, и жениться на ней, чтобы присвоить половину вашего дома.

– Я что-то такое слышал, но не придал значения. И что, вы действительно хотели?

– Собака категорически против.

– Мне не до шуток. Жанна не вернулась домой вчера вечером.

– Исчезла? И ничего не сказала? Не оставила записки?

– И телефон не отвечает.

– Так бывало раньше?

– Нет, никогда.

– Это может быть связано с той рыжеволосой женщиной, которую вы встретили на прогулке?

– Понятия не имею. Помню, к ней обратился кто-то, но Жанна мне сказала, что не знает этого человека. У нее и не было здесь друзей.

– Может быть, есть что-то, чего вы мне не рассказывали?

Генерал пару минут размышлял, но потом резко ответил:

– Нет. Кретины из милиции сказали, что я должен подождать, потому что она совершеннолетняя. Пустое место божится, что она не с ним. Я ему сказал, чтобы он сюда приехал и искал ее со всеми. Он почему-то вас боится. Вы ему позвоните, пожалуйста, скажите, чтобы ехал, а бояться будет потом. Антоша говорит, что он так и знал. Что это очень даже хорошо и теперь я в безопасности. Позвонил товарищу по службе, будем его людей подключать, волонтерские организации. Но и он сказал: «Афоня, подожди хоть до вечера, девка молодая». Люди с ума посходили! Я через три дня оперируюсь и, если буду жив, возьму все дела обратно в свои руки.

Смородина улыбнулся.

– Вы говорили мне, что не испытываете никаких чувств к Жанне, но это ложь. Жанна – это все, что у вас есть. Помните наш первый разговор? Вы рассказывали про свои победы и один раз замялись. Как будто проглотили что-то. А я вам скажу что. Тех женщин некому было защитить. Никто не харассит начальницу, клиентку или дочь друга. Как-то все соображают, что не стоит их унижать. Харассят нижестоящих, зависимых, беззащитных. Больше всего на свете вы хотите ее защитить. Не удивлюсь, если поэтому вы и обратились к психоаналитику, не из-за болезни. И немощь, и смерть вы примете как офицер. А за нее вам страшно. Да, хорошо, я позвоню Правдорубову и сам приеду. Есть что обсудить.

Тетя Эмма

Это была старая ухоженная квартира с газовой колонкой. Дочь погибшей в парке Эммы Викторовны, та самая, которая надоедала местному следователю, перебирала ее вещи.

– Умом понимаю, что все это не надо никому, но рука не поднимается выбросить. Не могу себе представить, как ее вещи будут лежать на помойке. Пока соберу и в гараж. Здесь молодые будут жить, ее внук с женой. Как она хотела.

Смородина рассматривал Елку, ухоженную приятную женщину тридцати лет. Он не удержался от вопроса:

– Вы сказали, что ваша мама была химиком.

– Да. Работала с ядерными отходами.

– А как получилось, что она работала уборщицей?

– В девяностые?

Смородина понимал неуместность своего вопроса, но поостерегся прямо спрашивать: «У вас же явно деньги есть, почему ваша мама мыла полы в чужом доме?»

– Она и гардеробщицей потом работала. Нам с мужем было трудно тогда, это потом его пригласили в Бельгию. Мы уже могли помогать, но она за мой счет жить не могла. Из своих копеек еще внуку помогала. Это поколение было неубиваемым. У нее внутри был двигатель. Неугасимый.

Смородина перелистывал страницы фотоальбома. На черно-белых снимках тетя Эмма была в лесу, на работе, в компании друзей, с внуками. Маленькая женщина, похожая на канарейку.

– Почему вы приходили в дом с колонной?

– Я везде ходила. В голове не укладывается, с чего вдруг мама пошла в этот парк. Это же в противоположной стороне от дома! Если только она хотела пройтись мимо района с частными домами. С чего вдруг?.. Отпросилась с работы…

– А она ни в каком другом доме не работала?

– Нет. Хлебнула с частным работодателем. Это ж дикий капитализм был. Он ее выгнал одним днем, не доплатил. – Кулаки Елки сжались. – Давно было. Лет пятнадцать прошло. Я два раза туда заходила. Первый раз просто спросить, а потом мне как вожжа под хвост попала – ну не могла она идти никуда больше.

– Расскажите, что именно она говорила, когда звонила вам последний раз.

– Она очень торопилась, была взволнована. Я так поняла,