сказать. Наверное, потому что его всегда интересовало только собственное мнение, а я не люблю, когда за меня решают. Зачем спрашиваешь?
– Мы с ним встречались еще в школе, – призналась Марина после долгой паузы, а потом добавила: – И сейчас встречаемся.
– Не может быть! – удивилась Лизка.
– Может. Только не знаю, что дальше будет.
– Хорошо все будет, – сказала Лизка, но как-то неуверенно.
31.
Тальберг смотрел на настойку. Она подмигивала в ответ, словно внутри прятались лампочки и включались поочередно. Потом лампочки-светлячки принялись водить хороводы, и вскоре внутри поднялась целая буря с воронкой, проходящей сквозь донышко. Тальберг взял бутылку, чтобы убедиться в целости дна и стола. Убедился, вернул на место, но не рассчитал, и часть серой жидкости разлилась лужицей.
Для избавления от наваждения интенсивно поморгал до появления световых пятен, но открыв глаза, вздрогнул. Перед ним стояло чучело, черными шарами уставившееся на него.
– Когда я размотать тебя успел? – подумал Тальберг, а вслух произнес назидательно: – Олег, надо прекращать пить.
– Не обязательно, – отозвался заяц, на котором внезапно оказался маленький жилет. – У тебя хорошо получается. Любо-дорого смотреть, как трезвенник наклюкивается по самые помидоры.
– Ты… Я… – Тальберг потерял дар речи.
– Что «ты, я, му»? – передразнил заяц. – Говорить разучился?
Тальберг зажмурился, а когда расплющил глаза в следующий раз, перед ним сидел Платон в костюме тройке, похожий на маленького недокормленного пингвина – волосы зализаны на одну сторону, и каждый волосок уложен по идеальной траектории. Платон ладонью смахнул крошки, расчищая место под локти.
– Ты откуда взялся? – спросил Тальберг, с трудом удерживая глаза открытыми. – Я никого не приглашал. У меня сегодня в гостях только зайцы.
– Ты на работу не явился.
– Да пошел ты со своей работой!
– Тебя из института не увольняли. Нарушение трудовой дисциплины налицо. За такой демарш второй выговор полагается, а там и до увольнения по статье недалеко.
Тальберг налил рюмку и залпом опрокинул в себя. Плеснул следующую и предложил:
– Угощайся. Извиняй, закуски нет, закончилась, – развел он руками.
Платон узнал содержимое и скривился:
– Спасибо, воздержусь.
– Тогда вали в институт, – без обиняков сказал Тальберг, – сочиняй выговор, а я продолжу, коли не возражаешь.
Он опорожнил следующую рюмку. Пошла особенно хорошо. Тепло неспешно скользило по пищеводу и приятно плюхалось в пещеру желудка, тотчас нанося удар в затылок вопреки законам химии и биологии.
Тальберг пошевелил затекшими коленями и зацепил посуду ногой – раздался звон и звук покатившейся тары.
– Сколько ты уже выпил? – удивился Платон.
– Семь бутылок.
– Почему семь?
– Число красивое.
– Аргумент.
Тальберг почувствовал подвох. Где-то в глубинах подсознания забрезжила мысль.
– А ты настоящий?
– Угадай, – предложил Платон.
– Не знаю, но как ты попал в квартиру? Логического объяснения не существует, значит, ты плод моего воображения. А раз уж ты моя фантазия, бери рюмку и пей за компанию. Будет весело. Под конец могу безнаказанно набить тебе морду.
Платон достал из кармана ключи и швырнул на стол. Тальберг навел резкость и узнал родимый самодельный брелок с тремя дырочками.
– Ты их в моем кабинете выронил, когда меня придушить пытался, – лениво пояснил Платон.
– Ну и? Если у тебя ключи, думаешь, можно в чужой дом вваливаться без приглашения?
– Я полчаса стучал, но никто не открыл.
– Правильно, нормальный человек сообразил бы, что никого нет дома.
– Конечно. Если бы только твой голос не орал, что дома никого нет.
– Орал? – удивился Тальберг. – Не помню.
– Я оценил красоту речи. Нецензурные слова лились красивой многоэтажной песней и замечательно характеризовали меня с различных сторон как человека сомнительных достоинств.
– Это точно был я, – согласился Тальберг. – Жаль, ты не плод моего воображения. Так хотелось морду набить, хотя бы понарошку.
Пока он наливал следующую стопку, Платон сидел, сложив перед собой руки. На его лице застыло такое выражение, будто он пришел в зоопарк и впервые увидел пьяного полосатого слона.
Тальберг поставил рюмку и взглянул на Платона с ухмылкой:
– Позлорадствовать явился?
Выдохнул и хотел опустошить следующую порцию, но его внимание привлек брелок, засветившийся слабым голубоватым светом.
– Стоять! – скомандовал себе. – Отставить!
Поднес рюмку к брелоку, и тот вспыхнул ярче. Тогда в состоянии озарения нацепил брелок на бутылочное горлышко. Свечение усилилось. Платон наблюдал за процессом с удивленным непониманием.
– Догадываешься? – спросил Тальберг, слегка протрезвев от внезапного открытия.
– Не имею не малейшего представления. Ты купил карманный детектор алкоголя?
– Э, не… Не алкоголя, – наставительно помахал указательным пальцем Тальберг. – Михалыч эту хрень гонит из краенита!
Платон встретил новую информацию со спокойным лицом. И мускул не дрогнул, и глаз не моргнул. Тальберг решил, что его не поняли, и повторил, показывая на бутылку:
– Эта настойка сделана из краенита!
– Из краенитовой пыли, – поправил Платон. – Количество небольшое, но эффект впечатляет.
– Ты знал?
– Работа у меня такая.
– Скучный ты человек, – вздохнул Тальберг и приговорил следующую рюмку.
– А ты неудачник, – парировал Платон. – Квиты.
Тальберг снова моргнул, и опять ему показалось, что он общается с зайцем. Заяц забавно шевелил ушами и, кроме жилета, напялил еще и странный красный галстук.
– Олег, скажи, что мне делать, – спросил Тальберг.
– Смотря, чего ты хочешь добиться.
– Честно говоря, мне все равно.
– Тогда все равно, что делать. Можешь ничего не делать и продолжать пить.
Тальберг обдумал эту прекрасную многообещающую мысль, но не смог согласиться с выводами, вступавшими в противоречие с его жизненными принципами.
– Хотелось бы чего-то хорошего добиться, а иначе и жить незачем. Можно хоть сейчас ложиться на скамейку и помирать.
– Тогда и делать надо хорошее. Тут сложностей нет.
– Кто б еще пояснил, что такое хорошо… – продолжал Тальберг.
– Ты это, – заяц встревоженно зашевелил ушами, – не загоняй, а то вместе с тобой свихнусь от сложных философских дилемм. «Плохо» от «хорошо» он, видите ли, перестал отличать. Маяковского перечитай, там подробно изложено для дошкольников.
Тальберг устало закрыл глаза, а когда снова открыл, перед ним опять сидел Платон и щелкал пальцами:
– Эй, на баркасе! – приводил он в чувство. – Возвращайся, а то куда-то поплыл совсем.
– Ты еще здесь? – расстроился Тальберг. – Говори, зачем пришел, и проваливай, пока я добрый. Не порть людям самоистязание.
Платон пригнулся, уронив галстук в лужицу пролитой настойки, прищурился и прошептал, словно заговорщик на последней ночной сходке перед свержением короля:
– Отдай Лизку.
Тальберг опешил:
– Ни хрена себе, выгодное предложение, прямо скидка по акции, – он разом протрезвел. – Ключи от квартиры тебе не… – он осекся, глядя на краенитовый брелок. – Ах, ну да, наш пострел и тут поспел.
Он уронил лицо на руки. Платон молча смотрел ему в темечко. «Наверное, опять заснул», подумал он. Тальберг вдруг поднял взгляд:
– К чему спрашивать? Ты же привык брать без спросу.
– Кто бы говорил. Но Лизку все равно заберу.
– Вот и я о том же, – сказал довольный Тальберг. – Зачем бросал?
– Дураком был, – признался Платон. – Знаешь про власть несбывшегося? Она и есть мое несбывшееся. Я ее во снах вижу. Мучился, терпел, тебя три раза на дню проклинал.
– Так не бывает. Когда столько лет живешь вместе, меняешься. Ты другой, она другая. Это только в твоих юношеских мечтах она потащится за тобой на Край света,