— О да! Как приятно, когда прочитанное тобой в книгах сбывается в реальности, причем увиденное совпадает с твоими тайными ожиданиями. Все-таки поэты не обманули, описывая волшебную красоту моря.
Эдвард улыбнулся:
— Это правда, красоту моря трудно выразить словами, сколько бы ни писали о море, всегда можно что-то добавить или уточнить. Бедная, охваченная недоверием Элиза!.Интересно, в чем же поэты обманывали тебя? — Он криво усмехнулся. — Уж конечно, не в том, как они воспевают чувственную любовь?
— Нет, неверно, — не думая, отвечала Элиза. — Скорее даже наоборот: Овидий недооценивает силу наслаждений, испытываемых во время…
Элиза запнулась и смутилась, внезапно поняв, что она невольно проговорилась. Ей не хотелось выслушивать еще одну лекцию о том, как опасно влюбляться в него. Однако Эдвард вместо душеспасительной нотации удивленно посмотрел на нее и сказал:
— Итак, ты хорошо знакома не только с Аристофаном, но и с Овидием.
— Конечно, — сухо ответила Элиза, опасаясь, что он опять начнет подшучивать над ней. Странно, но почему мужчинам кажется смешным, когда женщины испытывают удовольствие от тех же занятий, которые приносят радость самим мужчинам?
Однако Эдвард, внимательно глядя ей в глаза, произнес:
— Да, тут нет ничего удивительного, ты так быстро все схватываешь и так хорошо отстаиваешь свое мнение. В сельской глуши твои интересы и увлечения, наверное, вызывали недоумение. Тебя, должно быть, считали чудачкой.
Элиза впилась глазами в лицо Эдварда, в нем не было ни капли смеха, напротив, оно выглядело серьезным, а взгляд — даже ласковым.
— Возможно, я казалась немного странной. Хотя я как-то мало задумывалась об этом. В отличие от тебя я не собиралась поражать или шокировать своим поведением кого бы то ни было. Мне была больше по душе скромная и тихая роль, но, конечно, не в ущерб моим занятиям и увлечениям. То, что до сих пор девушкам не дозволено получать хорошее образование, моя тетушка полагала вторым из всех наихудших унижений, которые испытывают современные женщины.
— А какое было первым?
— Гм… нерасторжимость брака. Тетушка называла институт брака не иначе как современной формой рабства и всегда строго предостерегала меня ни в коем случае не попадать в эту ловушку.
— А что ты сама думаешь по этому поводу? Ты тоже не прочь освободиться от домашнего рабства?
— Поначалу вовсе нет. Думаю, я была такой же глупенькой и влюбчивой, как и все юные девушки. Когда мне было семнадцать, я испытывала привязанность к старшему сыну викария и следовала за ним на расстоянии, после того как заканчивалась воскресная служба в церкви. Но, став старше, я поняла, насколько была права моя тетушка. Приданого у меня не было, внешностью я тоже не могла похвастаться. Если бы я все надежды на будущее возлагала только на брак, то обязательно разочаровалась бы в жизни.
— Неужели никто из твоего окружения не сумел оценить должным образом твоей природной одаренности, обходительности, наконец, доброго юмора?
— Честно говоря, я как-то не искала такого человека. Браки моих знакомых и подруг вряд ли можно было назвать счастливыми, поэтому я все больше соглашалась с тетушкой, что замужество — это западня для женщины.
— Можно было бы поспорить, хотя твои убеждения насчет брака почти зеркальное отображение моих, но только с точки зрения мужчины. Впрочем, не буду поощрять твой радикализм. Я ведь немало постарался над его разрушением. Давай сойдем вниз к воде.
Они начали спускаться по узкой тропинке, расположенной среди скал. На влажных камнях было скользко, и Эдварду все время приходилось поддерживать ее под руку, чтобы она не поскользнулась, ведь на Элизе были легкие матерчатые туфельки, пригодные для бала, но не для прогулки на побережье.
Опять ее маленькая, но крепкая ладонь лежала в его руке, и опять им овладело странное наслаждение от такой близости, от осознания своей физической силы, которой она так доверчиво подчинялась. В ее доверчивости было нечто волнительное и щемящее душу. Прежние его любовницы, слишком жеманные и чувствительные, чуть ли не падавшие в обморок при малейшей тревоге, нисколько не трогали Эдварда и не вызывали у него никакого желания оберегать их, но с Элизой все было иначе. Как более сильный, он добровольно делился своей силой с более слабым, поскольку догадывался, что Элиза никогда не попросила бы его о помощи, как бы тяжело ей ни было. Даже перед реальной угрозой упасть со скалы и разбиться она не подавала виду, как ей страшно.
Тропинка привела их к проходу между скал, уходивших прямо в море и укрывавших от любопытных глаз.
— Может, войдем в воду? — предложила она.
— Давай. Здесь за скалами нас все равно никто не увидит.
Лицо Элизы раскраснелось от удовольствия, словно лицо ребенка, радующегося предстоящей забаве. Она скинула туфли и стянула узорчатые чулки. Вид ее обнаженных ног взволновал Эдварда, он не мог без тайного волнения смотреть на ее тонкие лодыжки и стройные икры. Той ночью, когда он затащил ее в постель, она была почти обнаженной, но страсть, охватившая его сейчас, нельзя было сравнить с тем грубым вожделением, которое он испытывал в постели. На душе у него стало светло и радостно, его теперешнее состояние не имело ничего общего с теми ощущениями, которые он испытывал при общении с женщинами.
Глядя на ее оживленное лицо, он, в свою очередь, быстро скинул башмаки и чулки. Взяв ее за руку, он первым осторожно ступил в воду, чувствуя, как ее ледяной холод остужает вспыхнувший в нем пламень.
Элиза последовала за ним, судорожно уцепившись за его руку. Набежавшая волна ласково обняла ее ноги. Зеленые глаза Элизы, в которых словно отражался цвет моря, сверкали как настоящие изумруды; от холода и возбуждения ее щеки раскраснелись, отчего ее веснушки выглядели еще ярче и очаровательнее.
Не боясь холодной воды, она смело зашла в воду по колено. Зачерпнув ладонью воду, она попробовала ее на вкус и тут же сплюнула. Но в этот миг их обоих настигла большая волна, окатившая их водой до пояса.
— Мне бы надо было тебя предупредить, — виновато сказал Эдвард. — Морские волны неодинаковы по своей высоте. Жаль, теперь твое платье испорчено.
— Чепуха, высохнет. Платье не стоит того удовольствия, которое я получила от знакомства с морем.
Глядя на нее, Эдвард верил, что не платье, каким бы роскошным и вызывающим оно ни было, сделало Элизу красавицей. Только теперь он начал понимать и тоньше, чувствовать ее обаяние и красоту.
Он не мог отвести от нее взгляда. Нет, она не была красива той общепризнанной яркой красотой, которая сразу бросается в глаза, но, как ни странно, она была для него более желанной, чем все светские красавицы. Эдварда охватило острое желание обнять ее, прижать к себе, осыпать поцелуями ее лицо, грудь… «Мало ли чего тебе хочется». Эдвард мысленно осадил себя. Но в самом деле, что такое с ним происходит? Сколько раз в прошлом он заходил намного дальше в своих отношениях с женщинами: но ни до, ни после интимной близости, он не испытывал никакой излишней сентиментальной чувствительности.