Читать интересную книгу Рассказы - Константин Мелихан

БРИГАДИР. Ох, и на опасный же ты путь встал! Путь ты себе выбрал…

СТУДЕНТ (лихорадочно листает книгу). «Путь, усыпанный цветами, никогда не приводит к славе». Лафонтен.

БРИГАДИР. Да, конечно. Это – да… Но ты можешь сейчас оторваться от книги и поговорить со мной нормальным языком, бумперебум?! Или книга тебе дороже?

СТУДЕНТ. «Милее книги друга в мире нет». Алишер Навои.

БРИГАДИР (натянуто смеется). Ты думаешь, ты что-то новое сказал, да? Ты же ничего нового не сказал!

СТУДЕНТ. «Сколько нелепостей заставляет говорить страсть сказать что-нибудь новое». Вольтер.

БРИГАДИР. Да ты просто повторяешь чужие мысли!

СТУДЕНТ. «Следовать за мыслями великого человека – есть наука самая занимательная». Пушкин.

БРИГАДИР (впадает в меланхолию). Теперь я вижу, как страсть к чтению превращается в порок.

СТУДЕНТ. «Нет ничего поэтичнее порока».

БРИГАДИР (на мгновение выходит из меланхолии). А это кто сказал?

СТУДЕНТ (заглядывает в книгу). Флобер.

БРИГАДИР. Ой-ля-ля! Флобер – и такое сказал! Ну читай, читай все подряд! (Рвет на груди тельняшку). Что же ты не читаешь? Читай! (Снова впадает в меланхолию. Закуривает вместе со студентом. После долгой паузы, как бы разговаривая с самим собой). «Не стремись знать все, чтобы не стать во всем невеждой».

СТУДЕНТ. Что?!

БРИГАДИР. Да это я так (тушит сигарету). Демокрита вспомнил. А Жан-Жак Руссо в своё время заметил: «Злоупотребление чтением убивает науку».

Студент поражен.

Бригадир вынимает уз-за пазухи точно такую же книгу. Листает.

А вот Лев Толстой интересно сказал: «Читать всего совсем не нужно».

Студент вскакивает на ноги, хватает лопату, разворачивается и уходит. Бригадир прячет книгу под ватник и обращается к зрителям.

А вообще-то, между нами: «Нет такой книги, из которой нельзя научиться чему-нибудь хорошему». Гете.

Уходит.

(На бис можно произнести ещё несколько цитат).

Крепкий отец. Пародия в стиле «ретро».

Нельзя сказать, чтобы 1946-й год сложился для Джузеппе Сантиса неудачно. Доход от игорного дома, купленного у Вентуры, превзошел все ожидания. Кроме того, с этой продажей Вентура окончательно утратил былое могущество среди нью-йоркской мафии, и пальма первенства с молчаливого согласия семи Больших семей перешла к Сантису.

Именно об этом размышлял старый Сантис по кличке Крепкий отец, когда в него врезался лимузин.

Помятая дверца с трудом отворилась, и из машины, согнувшись, вылез Петруччо, единственный из оставшихся в живых сыновей глухого Вентуры. Модно сшитый шрам от левой щеки до правого бедра выдавал в нем наклонность к самокопанию и острым ощущениям.

– Привет, Петруччо! – как можно дружелюбней сказал Сантис, помня, что не захватил с собой никакого оружия, кроме обычного крупнокалиберного кольта, кастета, гарроты, пера и бутыли с цианистым калием.

Вместо ответа Петруччо вынул из кармана длинного плаща кулак величиной с пивную кружку и резко ударил.

Сантис медленно упал, но быстро поднялся.

– В чем дело, Петруччо? – спросил он, лихорадочно ища в кармане какой-нибудь пистолет.

Ни слова не говоря Петруччо размахнулся и что есть силы ударил Сантиса ногой в ухо.

– Что с тобой, Петруччо? – виновато улыбаясь, спросил Сантис.

Не давая ему опомниться, Петруччо натянул на руку перчатку с металлическими пластинами и ударил Сантиса под колено.

– Мальчишка! – прошептал Сантис, выбираясь из витрины с дамскими принадлежностями.

Петруччо промолчал, но чувствовалось, что он обиделся на это оскорбление.

И действительно – он зашел в телефонную будку и позвонил знаменитому метателю ножей Луиджи Безрукому, который в это время был без работы и резал лук в пиццерии напротив.

– Ну, раз такой разговор, я ухожу, – сказал Сантис и пошел домой, поблескивая ножом в спине.

Петруччо выхватил из-за пазухи чугунную болванку и незаметно ударил Сантиса по голове.

– Сицилийская скотина! – процедил сквозь зубы Сантис, раздвигая заклинившиеся челюсти ножом, вытащенным из спины.

Он был ослаблен после гриппа и еле держался на своей деревяшке. Деревяшка была как новая, поскольку Сантис каждое утро подстругивал её топориком.

Петруччо достал из-под плаща составные части автомата, собрал его, приставил дуло к груди Сантиса и прицелился. Целился он хорошо, потому что был одноглазым. Как и Сантис.

– Ну что, поговорим с глазу на глаз? – сказал он и выстрелил Сантису в грудь.

Но промахнулся. И пули пробили старику лоб.

Сквозь дырку во лбу старика Сантиса Петруччо увидел бегущих полицейских. Пора было сматывать.

Петруччо смотал бикфордов шнур, который он собирался подкопать под Сантиса, и просто швырнул в него бомбу.

Страшной силы взрыв разворотил здание, и все пятнадцать этажей вместе с жильцами рухнули на беднягу Сантиса.

– Убегаешь, трусливая гиена?! – крикнул своёму товарищу Сантис и закурил.

А Петруччо сел в лимузин и, дав по Сантису прощальный залп из трехдюймовой базуки, на бешеной скорости помчался в Синг-Синг, свою любимую тюрьму, чтобы успеть к вечерней поверке.

На следующий день все газеты Нью-Йорка вышли с огромными заголовками: «Очередная вылазка мафии. Юбилейное покушение на Крепкого отца! Джузеппе Сантис доставлен в свою любимую больницу. Руки, ноги и туловище целы. Но пока не найдены. Как заявил сам пострадавший: „Я думаю, против меня что-то замышляется“!»

Зима ожидалась суровой. Петруччо начинал кровопролитную войну против Крепкого отца.

Дядя Вася. Почти по Чехову.

Веранда. Нина Ивановна пьет чай. Где-то слышен звук телевизора.

НИНА ИВАНОВНА (плачет). Как все скучно… пошло…

Появляется Фишка.

ФИШКА. Крученый удар в верхний угол!

НИНА ИВАНОВНА (смеется). Как скучно, глупо, бледно, вяло, бессмысленно, бесцельно, без выдумки, без огонька играют наши ребята.

ФИШКА. Зенит – чемпион!

Появляется дядя Вася.

ДЯДЯ ВАСЯ (задумчиво). Эти надписи уже везде пишут. Над каждой дыркой. Я, например, надпись «Спартак – чемпион!» уже в туалете видел. Так что даже непонятно, среди чего «Спартак» чемпион. Спрашивается тогда: каким местом они играют? И в какие ворота?

Появляется Протасов.

ПРОТАСОВ (горячо). Главное – попасть в ворота!

НИНА ИВАНОВНА (смеется). Протасов, миленький! Мало попасть в ворота – надо ещё промахнуться мимо вратаря!

ДЯДЯ ВАСЯ (задумчиво). Наш вратарь болен. Очень болен. У него мяченедержание.

ФИШКА. «Водоканал» – чемпион!

Уходит.

ПРОТАСОВ (горячо). Скоро! Скоро наши будут играть лучше. Может быть – даже через пятьдесят лет.

НИНА ИВАНОВНА (плачет). Я вспоминаю наши ворота. Раньше наши ворота были такие маленькие, а теперь какие-то большие.

Голос за сценой: «Штанга!»

Прихрамывая, выходит Фишка со штангой.

ПРОТАСОВ (горячо). Нет, обыграем! Я верю! Обыграем, если будем играть только на своём поле.

ФИШКА (поет). Поле… Русское по-о-оле…

ПРОТАСОВ (горячо). Поле надо убрать! Убрать с него все! Траву, ворота, игроков, судей.

НИНА ИВАНОВНА (смеется). А как же без ворот, Протасов, голубчик?! Что же это за поле будет – без ворот? Русское биополе?

ПРОТАСОВ (горячо). Скосить траву и залить поле льдом! Тогда мы выиграем и у барзильцев, и у аргентинцев, и у камерунцев… Причем коньки только у наших, а они – в бутсах.

ФИШКА (прислушивается). Аут!

Фишку уносят.

ДЯДЯ ВАСЯ (задумчиво). Жизнь прожить – не поле… Эх!

ПРОТАСОВ (горячо). Я верю, я уверен, я заверяю, что наши будут играть лучше. Очень скоро. Может быть – даже через сто лет!

НИНА ИВАНОВНА (смеется сквозь слезы). Я заболела, я больна, я болельщица… я глупая, отвратительная болельщица…

ПРОТАСОВ (горячо). Вот подождите, через каких-нибудь пару тысяч лет… Вот увидите!..

За сценой слышен шум падающего тела Фишки или телевизора.

ДЯДЯ ВАСЯ (задумчиво). Фишка заснул.

Выходит Фишка с испуганной ряшкой.

ФИШКА. Гол!

НИНА ИВАНОВНА. Кто гол?

ДЯДЯ ВАСЯ. Чехов… чехов нам не обыграть.

Занавес.

Маклохий и Альмивия. Опера опер.

Краткое содержание

Картина первая.

Вонтамбург конца стонадцатого века. Задворк центринца де Надвсяма. Центриц празднует день яркания своей своячери центрицессы Альмивии. Альмивия пивакает о том, что этот день – самый брильёзный день в её движности. Вместе с ней гудянет весь сбормот. Не гудянет только стёртая трюха центрицессы Альмивии – заглохая Шлямба. «Почему ты не гудянешь вместе со всем честнявым сбормотом?» – вуткает её центринц. «Потому что ты допустякал спотычку, – отвуткает ему заглохая Шлямба. – Ты не притямкал в свой задворк злопукого барбуна Кривчака». Но центринц её уже не чучухает.