class="p1">— Не знаю, упала и лежит, — ответила девочка, продолжая попытку перевязать рану кофточкой.
Выпрямляясь, злодей подобрал с земли сучковатую палку и со всего размаха ударил ею по голове ничего не подозревающей Василины, которая всецело была занята заботой о подруге.
Надругавшись над обеими девочками, которые каким-то чудом еще подавали признаки жизни, злодей поочередно ударил их ножом в сердце и оттащил в сторону, забросав ветками. Маньяк намеревался подогнать машину поближе и увезти трупы детей в другое место, чтобы спрятать свои злодеяния от чужих глаз. Переставив машину, душегуб спешился и, оглядываясь по сторонам, направился к месту разыгравшейся трагедии. Но его планам забрать тела детей помешал мужчина, которого он увидел издалека примерно в том районе, где было совершено преступление. Он кого-то искал в лесу и беспрерывно кричал:
— Сима, Василина, аууу, где вы!
Вернувшись домой, Барагозов, находясь еще в пылу извращенного возбуждения, набросился на свою дочь и, удовлетворившись ею, вновь выехал на место убийства. Оставив машину сразу за Ольховкой, он, как зверь пробрался сквозь чащу к своему страшному тайнику, но, издалека увидев толпу людей, понял, что трупы обнаружены и повернул назад.
13
Еле дослушав исповедь маньяка, совершенно опустошенный Овсянников задал вопрос:
— Значит, ты видел, как убивали девушек на даче у Мельчанова?
— Да, видел, — кивнул задержанный. — Я все рассказал, как есть, больше добавить нечего.
— Сможешь дать показания по этому поводу?
— Нет, нет и еще раз нет! — вскрикнул Барагозов. — В этом случае я в камере проживу несколько дней — меня убьют!
— Хорошо, к этому вопросу вернемся попозже. Сможешь показать, где могилы убитых тобой девочек в девяносто первом и в девяносто четвертом годах?
— Смогу, наверное, — пожал плечами убийца. — Придется поднапрячь память — все-таки прошло шесть лет.
— А где примерно?
— За Ольховкой, в километрах пяти-шести в густом лесу.
— Насколько глубоко закопал трупы?
— Сантиметров под восемьдесят-девяносто, чтобы собаки и звери не выкопали.
— Может быть, имеются холмики?
— Нет, я землю подровнял и сверху засыпал прошлогодней листвой.
— На вчерашних убитых тобою девочках нет живого места, — играя желваками, проговорил Смирный. — Почему их еще и ножом бил?
— Так не умирали же! — непроизвольно воскликнул маньяк, явно сожалея, что дети оказались такие живучие.
— Гнида! — плюнул Смирный, незаметно массируя свою грудь в районе сердца.
— Послушай, Барагозов, мы заметили одну странную вещь в твоем поведении, — продолжил Овсянников. — За последние шесть лет ты идешь на дело только в грибные годы. С чем это связано?
— Вы это тоже заметили? — усмехнулся задержанный. — В эти грибные годы меня перемыкало конкретно. Увидев маленьких девочек, почти терял сознание от перевозбуждения, я не в силах был совладать собой и, если бы не дочка, с помощью которой разряжался, совершил бы еще больше убийств. А в остальные годы совершенно спокойно относился к чужим детям.
— Ирод! — не выдержав, воскликнул Дмитриев. — Хочешь намекнуть, что тебе сверху предначертано мучить детей? Нет, гад, ответишь по полной!
— Ни на что не намекаю, — угрюмо выронил маньяк. — Рассказываю правду о состоянии моей души.
— У тебя еще и душа есть? — с сарказмом бросил оперативник. — Нет души у тебя — одно гнилое нутро.
Овсянников, сделав рукой знак, чтобы Дмитриев замолк, задал вопрос:
— Когда у тебя появилась тяга к детям? Можешь назвать точный срок?
— В девяносто первом. Тогда я в первый раз трогал дочку.
— Значит, пропавшая в восемьдесят пятом девочка по фамилии Макеева не твоих рук дело?
— Нет, в то время я увлекался только женщинами.
— А пропажа в восемьдесят восьмом году одновременно двух женщин, которые пошли в магазин и не вернулись домой? Имеешь ли ты к этому отношение?
— Да знаю я про это дело, — махнул застегнутыми руками маньяк. — Их фотографии были расклеены везде. Нет, это не мое дело. Они же были пьющие бабы, где-то в компании, наверное, их грохнули. Я вам рассказал все свои убийства, больше мне добавить нечего.
— Пока на этом закончим, — распорядился Смирный и приказал Дмитриеву: — Веди задержанного в свой кабинет, и пусть он напишет собственноручно то, что сейчас рассказал нам. Потом отведи его в прокуратуру, чтобы допросил следователь и вынес постановление о задержании.
Когда оперативник увел Барагозова из кабинета, Смирный, волнительной походкой прохаживаясь по кабинету, выронил:
— Первый раз в жизни хочется плакать: громко, навзрыд, никого не стесняясь, как во времена детства.
— А я уже плачу, — проговорил Овсянников, — но слезы мои падают внутрь меня. Все смерти этих детей на моей совести, что не смог вовремя изобличить убийцу.
— Да и на моей тоже, — грустно изрек Смирный. — Но надо признать, что были и объективные причины, из-за которых маньяк так долго гулял на свободе. Если бы эти… Демченко и его шушера не убили девушек, кто его знает, может быть, мы пресекли кровавые похождения этого упыря еще тогда, когда он только разворачивался.
— Вот, Василич, я иногда задаюсь вопросом, кто сделал больше зла — Демченко и его подельники или этот маньяк, и прихожу к неутешительному выводу: убийцы в погонах, которым государством доверено охранять людей, гораздо опаснее, чем упырь-одиночка.
— Абсолютно согласен с тобой, — тоскливо качая головой, ответил Смирный. — Но от этого не легче — детей-то не вернешь.
— У меня до сих пор перед глазами стоит мама одной из девочек, которая, потеряв рассудок, до сих пор верит, что дочь жива и скоро вернется домой.
Сыщик, незаметно смахнув слезу, ударил ладонью по столу и объявил:
— Василич, я обещал тебе, что не уйду домой до тех пор, пока убийца не будет задержан. Теперь, когда преступник в наших руках, с твоего позволения я схожу домой, приму душ, одену свежую рубашку и немного посплю. После обеда как штык буду на месте, начнем закрепляться по убийствам этого черта.
— Иди, конечно, — разрешил старший. — А я прикрою тебя тут.
Тут зазвонил телефон. Овсянников поднял трубку и сморщил лицо — на том конце провода был Ягелев.
— Где Смирный? — спросил он, даже не поздоровавшись с оперативником.
— У меня в кабинете.
— Дай трубку.
Когда Смирный взял телефонную трубку, Ягелев стал его отчитывать:
— Почему не докладываете, что кого-то взяли?! Это что такое?! Куратор не знает, что творится на подконтрольной территории!
— А почему я должен докладывать тебе, — резко ответил оперативник. — Есть начальник отдела, пусть он и доложит. А нам некогда заниматься докладами, работать надо.
— А я что, не работаю, а занимаюсь херней? — угрожающе высказался Ягелев.
— Не знаю, я не контролирую тебя, — сердито бросил Смирный.
— Еще бы ты меня контролировал, — презрительно фыркнул областной сыщик и поинтересовался: — Начальник кому-нибудь доложил, что задержан преступник?