кинжал, который, пролетев через железную клетку, звеняще воткнулся в деревянную спинку сиденья. Судья невозмутимо спросил у секретаря:
— Кто это?
— Это дедушка одной из девочек, — испуганно ответила секретарь. — Он представитель потерпевших, фамилия его Журавлевич.
Судья так же невозмутимо указал:
— Гражданин Журавлевич, прошу вас покинуть зал.
Прежде чем выйти из зала суда, мужчина, обращаясь к подсудимому, процедил сквозь зубы:
— Бандеровское отродье!
Судья, прекрасно зная состояние души этого пожилого человека, закрыл глаза на попытку убийства им подсудимого. В глубине души судья даже пожалел, что кинжал пролетел мимо. Он, изучив перед судом дело, возненавидел подсудимого всеми фибрами души, что случилось с ним впервые. До этого служителя Фемиды относили к самому беспристрастному судье, что было правдой, но сегодня эта справедливая оценка его профессиональных качеств дала сбой. Он был всецело на стороне дедушки убитой девочки и, если бы кто-то попытался возбудить против него дело, он бы сделал все, чтобы спасти его от уголовного преследования.
Начался допрос Барагозова, судья задал вопрос:
— Признаете ли вы, что в течение длительного времени совершали развратные действия и насиловали свою родную дочь?
— Нет, я ее никогда не трогал и не насиловал. Все это клевета, с целью опорочить меня.
Выступил прокурор:
— Подсудимый пытается ввести всех в заблуждение. На первоначальных следственных действиях доказано, что Барагозов, после совершения убийства двух девочек приехал домой и изнасиловал родную дочь. Об этом тогда рассказала сама дочь обвиняемого Ксения, которая выдала простыню, где обнаружена сперма подсудимого.
— Никого я не насиловал, — упрямо повторил подсудимый. — И не убивал никого…
— Как это не убивали?! — еще более удивился прокурор. — А ваши признания, изъятая у вас винтовка, следы крови девочек на вашем нижнем белье, на куртке и многое другое? Вы от всего этого отказываетесь?
— Да, отказываюсь, — угрюмо ответил подсудимый. — Винтовка моя, я стрелял по бурундукам и случайно попал в девочку. Увидев это, я испугался и убежал с места происшествия.
— А вторую девочку кто убил? Кто их обеих изнасиловал?
— Не знаю. Людей шастает по лесу много, могли воспользоваться моментом, чтобы свалить всю вину на меня…
Суд продолжался.
И вот настал день приговора. Уже с утра возле здания суда собрался чуть ли не весь город. Среди людей был и Овсянников. Все с потаенной надеждой ждали сурового возмездия в отношении убийцы.
А в зале судья Федотов, немолодой уже мужчина, с трудно скрываемой ненавистью к подсудимому, дочитывал приговор суда:
«…все указанные доказательства полностью подтверждают виновность Барагозова в изнасиловании не достигших четырнадцати лет Журавлевич Василины и Шишкаревой Серафимы, в их умышленном убийстве с особой жестокостью с целью совершить изнасилование и попытку скрыть эти преступления…
… при назначении меры наказания суд смягчающих обстоятельств не находит и не учитывает…
… учитывая все обстоятельства дела, характеристику виновного, исключительную общественную опасность совершенных Барагозовым преступлений в течение ряда лет, суд относит подсудимого к лицам, утратившим человеческое право жить, исправление и перевоспитание которого невозможно…
… на основании вышеизложенного суд приговорил: признать Барагозова виновным и в соответствии со статьей шестьдесят девять уголовного кодекса Российской Федерации окончательную меру наказания определить смертную казнь».
В это время уже два года в России действовал мораторий на смертную казнь, но судья вынес суровый приговор в отношении этого нелюдя в надежде, что он никогда не выйдет на свободу, получив взамен расстрела пожизненное заключение.
Когда адвокат потерпевших вышел на улицу и сообщил о приговоре собравшимся людям, наступила гробовая тишина. Вдруг кто-то стал хлопать в ладони, вслед за ним, сурово прищурив глаза, стиснув до боли зубы стали аплодировать остальные, у многих на глазах навернулись слезы.
Несколько человек подошли к Овсянникову и по очереди крепко пожали ему руку, высказывая слова благодарности за справедливое возмездие.
В этой суматохе никто не обратил внимания, как Ягелев тихо проскользнул мимо людей и направился в сторону гостиницы. Он был взбешен. Полковник милиции надеялся, что в Энске его будут встречать как триумфатора, избавившего горожан от опасного преступника, но люди быстро раскусили его подлую сущность и отдали дань уважения добросовестным милиционерам — истинным участникам поимки кровавого злодея.
Зайдя в расстроенных чувствах в номер гостиницы, Ягелев позвонил знакомому корреспонденту местной газеты Клименко, которая уже несколько раз порывалась взять у него интервью:
— Юлия Евгеньевна, надо бы встретиться.
— Хотите дать интервью? — обрадованно воскликнула корреспондент. — Давайте встретимся, тем более вашему убийце сегодня дали расстрел!
— Он уже никогда не выйдет на свободу, а все благодаря мне, — горделиво изрек Ягелев и с обидой в голосе пожаловался: — А то тут некоторые хотят принизить мою роль в изобличении преступника. Эту несправедливость надо устранить путем публикации моего интервью в районной газете.
Когда интервьюируемый закончил свой рассказ полный пафоса и самобахвальства, корреспондент засобиралась домой, и тот попросил ее:
— Юлия Евгеньевна, где-то воткните в статье слова «легенда уголовного розыска». Меня многие так называют, и вполне заслуженно.
На следующий день Овсянникову принесли газету «Энские зори», где на первой странице красовался портрет Ягелева и внизу надпись: «Ходячая легенда уголовного розыска области». Овсянников не стал читать далее, а, бросив газету прочь, с сарказмом усмехнулся:
— Не хочу знать про эту ползучую «легенду».
Сыщики, подчиненные Овсянникова, прочитав статью, недоуменно роптали:
— Мы ночами не спали-работали, а про нас и про нашего шефа ни одного слова! Оказывается, маньяка изобличила «ходячая легенда»!
Часть 3
Высшая несправедливость
1
Как уже говорилось выше, новые власти страны в угоду Западу, в чрезмерной спешке в погоне за вступлением в Совет Европы без всякого подготовительного мероприятия и всестороннего анализа последствий таких действий, на территории России ввели мораторий на смертную казнь. Теперь целый пласт отъявленнейших злодеев, приговоренных к расстрелу, ждали помилования со стороны государства. В их числе был и Барагозов. После долгих мытарств ему смертную казнь заменили восемнадцатилетним сроком отсидки в колонии строгого режима! Нет, не пожизненным сроком, на что надеялся честный и справедливый судья Федотов, отправляя через смертный приговор посыл своим коллегам-судьям, что осужденный не может жить среди нормальных людей. По сути, председатель областного суда, эта экзальтированная женщина неопределенного возраста, приняв такое решение, приговорила к смертной казни еще не родившихся детей, которых маньяк мог убить после освобождения. Лучшего подарка Барагозову в жизни никто еще не преподносил.
Узнав об этом, Смирный в расстроенных чувствах воскликнул:
— Величайшая из всех ошибок! Эта особа в мантии обрекла на смерть наше будущее!
— То ли еще будет, — с горечью произнес Овсянников. — Он освободится, когда ему будет пятьдесят четыре года,