class="p1">— Тут занято!
— Занято? — удивился новичок. — Что он за невидимка, который занял это место?
И уселся.
Парнишка, сидевший на парте сзади, стукнул Сережку по спине кулаком:
— Чего расселся? Сказано — занято! Не уйдешь — бока намнем в перемену!
Сережка пересел на другое место.
Он оказался компанейским парнем и вскоре подружился со всем классом, а Юрка Селюшкин и Настя Томилова стали его лучшими друзьями, и теперь уже вместо неразлучной пары появилась троица. Просуществовала эта троица до окончания последнего класса школы первой ступени. Чтобы учиться дальше, надо было ехать в село Осьмино, — на такое дело не у каждой семьи хватало силенок. У Селюшкиных и Томиловых не хватило, и вчерашние школьники впряглись в нелегкую крестьянскую работу. Сережка Матвеев поехал учиться дальше.
Тогда в деревнях жили еще единоличными хозяйствами, но кое-где уже начали появляться предшественники будущих колхозов — сельскохозяйственные коммуны и товарищества по совместной обработке земли, ТОЗы. Такое товарищество организовали также и бедняки Емсковиц, из Большого конца. В числе первых членов местного ТОЗа были вчерашние красноармейцы Егор Томилов и Данила Селюшкин, беспокойные мужики, мечтавшие о скорой гибели мирового капитала. Возглавил Емсковицкий ТОЗ бывший ленинградский кузнец Андрей Матвеев, отец Сережки. А Сережка уже учился в городе...
Через несколько лет из нескладной и длинноногой Настя вдруг превратилась в стройную, «фигуристую», как говорили с доброй завистью деревенские женщины.
Непонятная робость появлялась у Юрки Селюшкина, когда он случайно встречал ее. Отнимался язык, сердце начинало колотиться сладко и больно. Теперь мешало что-то остановиться перед окнами дома, крикнуть:
— Настя, выходи!..
Жили они рядом, но видеться стали редко — оба в своих семьях были старшими из ребят и наравне с родителями несли на своих плечах нескончаемые крестьянские заботы. Сверстники по старой школьной привычке подтрунивали:
— Ну, жених и невеста, скоро у вас свадьба? Погулять хочется!
— С чего взяли? — хмурился Юрка.
— Дураки! — беззлобно отзывалась Настя.
На гулянках и посиделках никто из молодых парней не заговаривал, не заигрывал с Настей. Даже если не было тут Юрки.
В Емсковицах с незапамятных времен семейные пары складывались еще задолго до свадьбы. И родители не мешали этому. Понятно, если не было у них какого-то делового расчета. Но такими расчетами руководствовались только в зажиточных семьях, которых в Емсковицах раз-два и обчелся. Ни Селюшкины, ни Томиловы к таким семьям не относились.
Будущее Насти и Юрки было предрешено. И настолько предрешено, что у Насти появилось новое прозвище — Бригадирша. Несмотря на молодость, Юрка оказался дельным и расторопным парнем: вскоре после того, как в Емсковицах организовался колхоз, его назначили бригадиром-полеводом. Отсюда вот и появилось у Насти новое прозвище.
Селюшкины и Томиловы с осени начали готовить припасы к свадьбе.
Но судьба распорядилась иначе. Не успели Селюшкины и Томиловы справить свадьбу. Осенью тридцать седьмого года призвали молодого колхозного бригадира в Красную Армию. И пришлось не свадьбу играть, а устраивать проводы. Тогда служили не два года, а как раз в два раза дольше, и проводы новобранцев продолжались чуть ли не целую неделю — расставались надолго, и надо было погостевать у всей родни, у всех друзей-приятелей. Некоторые новобранцы умудрялись за это время стать женатыми. Юрий Селюшкин тоже не прочь был бы уехать на службу женатым человеком. И Томиловы, и его родители не протестовали. Но сама Настя воспротивилась:
— Не хочу, чтоб впопыхах такое дело. Подожду. Пусть будет как у людей.
На вокзале, однако, при всем народе обняла Юрку, поцеловала, всплакнула у него на плече чисто по-бабьи, как жена.
А Селюшкин увез в своем сердце большую обиду на Настю. Увез не в ближние края, а на Дальний Восток, где предстояло ему служить в пограничных войсках.
2. Будущий отделенный
У каждого времени всему своя мерка.
Например, в нынешние восьмидесятые годы, если встретится в молодом пополнении парень, окончивший семь или восемь классов, то командиры начинают прикидывать, куда бы его определить, — уж очень малое у молодого солдата образование. Хорошо, если у него ходовая специальность — шофера там, тракториста, электромонтера, слесаря, печника или сантехника. Почему же такой спрос на грамотных и специалистов? Да потому, что не так-то просто теперь освоить самому пограничную службу: к охране государственной границы подключена разнообразная техника и сложные приборы — обслуживать их только грамотному под силу.
Но совсем по-другому обстояло дело в конце тридцатых годов. Тогда и мерка была иной: новобранец, умевший писать, читать и знавший четыре арифметических действия, считался уже грамотным и направлялся не куда-нибудь, а в школу младшего начсостава.
Новобранец Юрий Селюшкин по тем временам считался вполне грамотным человеком, да к тому же еще «имел опыт руководящей работы», как было отмечено в характеристике. Без малого два года проработал бригадиром в колхозе, а перед самым призывом в армию его приняли кандидатом в члены партии... По прибытии к месту службы Селюшкин сразу же был определен в школу младшего начсостава, которая готовила для застав командиров отделений.
Первое время, как это бывает со всеми молодыми военными, письма на родину Селюшкин писал довольно регулярно, и не только родителям, но и молодому бригадиру, который принял от него дела, — беспокоился, наставлял, советовал. Письма родителям были коротенькими: жив-здоров, постигает пограничную службу, о которой много не распишешься, потому что это военная тайна.
В письмах Насте, немногословных и сдержанных, о чувствах своих не распространялся: взрослая, знает сама про эти чувства... Настя же каждый раз довольно подробно писала о своей тоске по нему и даже повинилась в своей бессердечности и гордости — надо было сыграть свадьбу, и были бы теперь они мужем и женой, законными супругами. Но даже и это признание он обошел молчанием — еще не выветрилась обида... Переписка мало-помалу стала затихать: напишет одно письмо в месяц — и ладно. Сказать откровенно, много сил и времени отнимали занятия, тренировки, да и с партийными поручениями не обходили его стороной.
Поначалу Селюшкин и его товарищи о пограничной жизни имели самое приблизительное представление. Но понимали, что это до поры, до времени.
На втором месяце учебы его роту подняли ночью по тревоге. Все были уверены, что с ходу вступят в бой, и Селюшкину чудилось даже, что он