вся площадка перед воротами, а также пространство между башнями и отвесными стенами ущелья прекрасно простреливалось.
Двое оруженосцев принесли дону Карлосу очень дорогие доспехи, состоящие из хорошо пригнанных стальных пластин, явно сделанных по индивидуальным обмерам именно для этого испанского рыцаря. Насколько помнил Родимцев, в тринадцатом веке такие если и производили, то они стоили бешенных денег. И изготавливали их только в итальянском Милане или в испанском Толедо. Ну, может быть, еще где-нибудь в паре мест.
— Добрый у вас доспех, отлично сработанный, — похвалил Григорий.
— Это сталь из Толедо и нет прочнее ее во всем христианском мире. Да и мастеров лучше толедских нет нигде. В Милане делают доспехи красивее, но толедские гораздо прочнее, — сказал дон Карлос. Потом добавил:
— Но и этот доспех не защитит от смерти. Никакой не защитит, друг мой, если пришло время погибнуть. Расскажу тебе одну историю про жизнь и про смерть. Как-то во время моей службы королю Кастилии и Леона случилось так, что близкая родственница моего сеньора, принцесса, и все благородные дамы, сопровождавшие ее, а также мы все, королевские рыцари, кто их охранял, были застигнуты врасплох сильным отрядом мавров из войска эмира Гранады Аль Альдамара. Они преследовали нас, некоторых убили и вынудили укрыться в скалах. Бой продолжался и, в конце концов, мавры загнали всех нас на высокую скалу. Получалось так, что спасение принцессы и благородных дам в тот момент зависело лишь от меня и от горстки моих товарищей, уцелевших при отступлении. Все мы были еще совсем молоды и опасались гибели. А дамы вместе с принцессой уже собирались бросаться со скал вниз, лишь бы не достаться маврам. Мы же все еще колебались. Но, самый старший из нас, наш командир, доблестный граф Альваро дель Вердас, убедил меня и всех других юношей пойти на прорыв. Пламенными речами он взбодрил нас и вселил в сердца уверенность. И мы ринулись в бой. Мы опрокинули врагов и прорвались. Хотя половина моих боевых товарищей в тот день погибла, но мы спасли принцессу и ее придворных девушек.
И что ты думаешь, друг храмовник, сказал нам в тот день граф Альваро перед решительным боем? Чем он смог убедить нас, что мы ринулись на превосходящих врагов, не жалея жизни? Тогда-то я и узнал от него очень простую вещь. Смерть настигает каждого. И граф говорил каждому из нас о том, что смерть предопределена. И она настигнет любого, но не раньше, чем то позволит Господь. И кому суждено прожить на этом свете еще, тот не погибнет в бою, если спасет тех, кого защитить обязан. И я с тех пор, друг тамплиер, живу с этим правилом. Каждый достойный человек должен помнить о смерти, но не бояться ее, ибо она придет лишь тогда, когда это допустит Господь. Но не раньше. Так что я с тех пор с легким сердцем выхожу на бой. Бывало, что бился я и почти один против многих. Но бился за правое дело. И, как видишь, дожил уже до старости. И сейчас, если Господь за нас, то мы победим. Пусть даже нам и придется сразиться с сарацинами ночью.
Вооружившись полутраручным мечом, хозяин манора стоял на башне и ждал, вглядываясь в темноту. Но, враги, похоже, не имели никакого желания нападать в темноте. Где-то достаточно далеко, у входа в ущелье, горели их походные костры. Выждав какое-то время, дон Карлос распорядился, и половина его людей отправилась спать. Потом он сказал и Грегору с Бертраном:
— Идите и вы отдыхать. Ночью сарацины, скорее всего, не нападут. А с рассветом нам потребуются все силы.
Глава 20
Последовав совету дона Карлоса, Григорий пошел спать. Гостеприимный хозяин отвел им комнаты на втором этаже своего просторного дома. Гостевые покои выходили в длинную и широкую галерею второго этажа, располагаясь напротив узких стрельчатых окон без всяких стекол, больше похожих на бойницы. А саму эту галерею, в случае штурма, легко можно было использовать в качестве стрелковой. Комнатки для гостей были небольшими, скорее, похожими на кельи, но вполне уютными, в каждой из них стояли по две грубых кровати, сколоченных из плохо ошкуренных досок, но имеющих даже тюфяки из мешковины, набитые соломой. Адельгейда впервые за время их путешествия от замка Тарбурон ночевала на женской половине дома, предоставленная заботам служанок дона Карлоса.
В одной из гостевых комнаток устроились монах-францисканец и Бертран, а в другой расположились Грегор и Мансур. Странно, но почему-то нечаянный оруженосец вызывал полное доверие у Родимцева. А, казалось бы, он легко мог бы и перерезать всех во сне. Все-таки он был сарацином. Но, как Гриша понял со слов парня, он не являлся свободным человеком, а был боевым рабом шейха Халеда, тем самым пресловутым мамелюком, к категории которых относились и сам грозный султан Бейбарс и даже легендарный Саладин. К тому же выяснилось, что отец этого Мансура давно погиб в сражении, когда он сам еще был маленьким ребенком, а потом и мать вскоре умерла.
Он рос сиротой и был продан в рабы родственником отца, захватившим все имущество после смерти родителя. Ведь сам Мансур не был настоящим наследником, а лишь сыном наложницы из пленных христианок. От таких, как он, в приличных египетских семьях избавлялись при первом же удобном случае. Ну, кому нужен сирота, да еще и полукровка, сын француженки из гарема погибшего витязя?
И что Мансура ждало дальше? Ведь он не блистал какими-то отменными боевыми качествами, не был исключительно умелым и сильным воином, не сделался никаким чемпионом в военных играх, как, например, тот же Бейбарс в молодости. На самом деле, лишь единицы из мамелюков становились султанами. Большинство же погибало в многочисленных войнах, ведущихся правителями Востока, как с христианами, так и между собой, совершенно бесславно. Так что у парня имелась собственная сильная мотивация переметнуться к христианам при любом удобном случае. Что Мансур и сделал, как только такой случай ему представился. К тому же, он уже проявил себя в стычке с госпитальерами. Потому у Родимцева имелись кое-какие основания доверять парню.
Григорий очень устал за длинный день, а потому заснул быстро. Странный сон приснился ему. Будто он стоял в каком-то просторном зале, охраняя чью-то большую могилу, огромный вычурный каменный саркофаг. Стоя на посту, в правой руке он сжимал металлическое древко большого флага, похожее на копье, а само полотнище трепыхалось над его головой на сквозняке. И он чувствовал биение знамени, словно метания живого существа. Вдруг, непонятно откуда, донесся шепот. И Гриша вздрогнул, когда незнакомый человек, закутанный в белый плащ,