готовности: одетую, с подушкой на месте живота, с кошкой наперевес.
Сидит. Возле стола. На нем половина моих собственных припасов и две чашки с молоком. Молодец средний сын трактирщика, молоко принес, не буду ему уши откручивать пока, погожу. Где она вторую кружку, кстати, взяла? У пацана на подносе одна стояла! А половину припасов съела, уже хорошо.
Думает о чем-то. Голову склонила к плечу и светит алым росчерком поперек идеально-белого лица куда-то в неведомое, словно там увидела интересное. Улыбка еще эта… мягкая, теплая и до оскомины невинная.
Нет, о чем бы она вчера ни говорила, но точно не о том, о чем подумал я сам!
А жаль…
— Почему не доела?!
— Потому что тебе тоже незачем ходить голодным.
Шатт, и твердость в голосе. Сразу ясно, что не переупрямить.
А потом эта ослица, которую по недоразумению приняли в совы, устроила мне скандал про то, как она сейчас сама пойдет всех спасет, а я могу катиться лесом, раз такой меркантильный.
Ну ладно, ладно. Не скандал. И про меркантильность она ничего не говорила. Но рвалась на подвиги в одиночку, как дура! В принципе, ничем от себя обычной не отличалась, отсутствие направленной мозговой деятельности — это ее стандартное состояние. Глаза выпучила, про всеобщую справедливость ухнула и полетела.
Даже то, что пучить уже нечего, не мешает.
А какие там подвиги и добыча информации? Пропавший всего лишь младший сын трактирщика. Его истерящая на весь дом мамаша ничего, кроме слез и молитв, из себя так и не выдавила, заранее похоронив мальца. Мрачные старшие братья, похожие на нечесаных хмурых быков, и такой же папаша, хозяин заведения, могли лишь поносить мертвых богов, чернюков и шатта. И никаких четких сведений — где, когда в последний раз видели, куда пошел, с кем разговаривал. В деревнях за подростками если и следят, то краем глаза. А за пацанами и вовсе — коль домой к ночи вернулся, значит, воспитание удалось.
Мне будто своих проблем мало. На секунду отвернулся, а эта коза, в смысле сова слепая — шасть, и уже обнимает за плечи рыдающую мамашу. И что-то шепчет ей на ухо. Шатт, сейчас пообещает… не знаю даже чего! А потом мы найдем (если найдем) труп малолетнего придурка, и эти обещания аукнутся нам втридорога.
— Не лезь, жена, не перенимай чужое горе. Тебе о своем ребенке надо беспокоиться, — одернул ее я, незаметно для других натягивая нити магии.
— Да, муж мой. Ты прав, не женское дело таким заниматься. Мы лучше по хозяйству немного… Правда, госпожа Долорес? Вот, правильно… мужчины всем займутся, со всем справятся… а мы пойдем сейчас на кухню и…
Да куда ж ты лезешь! Ты хоть вспомни, кого изображаешь, дура пернатая! Избавиться от меня захотела, самостоятельности?!
Главное, встала и повела истеричку куда-то, а та и топает, словно загипнотизированная, даже подвывать стала в разы тише.
И привязь мою не рвет, а разматывает, разматывает… будто у нее там клубок в кармане. Я на себя тяну, а он разматывается! Убью. Сначала выясню, как она это делает, а потом убью к шатту! Воскрешу и еще раз убью.
— Добро. Не ругайте жену, господин. Пусть бабы поплачутся друг другу на тяжкую долю, — отмахнулся трактирщик, не так поняв мое зверское выражение лица. — А мы на поиски. Вас не просим, все-таки посторонний человек.
— Погоди ты с поисками. — Я поморщился. Так не хотелось совать голову в петлю, аж до горечи во рту. И отвертеться никак. — Не с того конца ищете. Я раньше в наемниках у судебного исполнителя служил. Недолго, едва ль с полгодка-то, но ума-разума поднабрался. Так чего одному хорошему человеку не помочь другим хорошим людям?
Тьфу, аж челюсть свело от этой фразы. Где я — и где хорошие люди! Прям почувствовал, как моя честь некроманта и черного мага улетучивается, как пар с поверхности воды. Связался на свою голову с тощей дурой в перьях… Сам, главное, добровольно. Никто не заставлял.
Глава 37
Алла
Трактирщица немного успокоилась и занялась приготовлением похлебки, не рискуя пересолить ее слезами. А что делать? Здесь и сейчас такая жизнь. Каким бы сильным ни было горе от потери одного ребенка, остальные живы, и их надо кормить. Не просто в прямом смысле слова — похлебкой, но и тем, что гости трактира тоже получат свой обед вовремя и заплатят за него.
Я осторожно шла через заставленный мебелью зал и сматывала в клубочек неожиданно растянувшиеся нити Инсолье. Во-первых, мне было не по себе о них запинаться, а во-вторых, я надеялась на другом конце нити найти самого производителя фиолетовой пряжи. Мне надо было сказать ему кое-что важное.
Внезапно ниточки вздрогнули и растворились в воздухе. Но хозяина исчезнувшей магии я так и не увидела. Стало… не то чтобы страшно. Просто холодно. А вдруг он насовсем ушел?
В целом я же примерно этого все время и ждала. Рано или поздно ему надоест со мной возиться. Всем надоедало. Всегда. Завести короткий роман со слепой — это интересно и даже слегка экзотично, но жить рядом…
Пришлось остановиться и несколько минут дышать. Нет смысла заранее дергаться, мы полчаса как расстались, и я не знаю, о чем думает Инсолье. Может, он просто занят. Но тогда и мне стоит вспомнить, что я не приложение к нему.
Значит, стоит самой разобраться с тем, что я обнаружила. Раз уж я взялась и обещала Азу… Да и жалко мальчишку. И маньяков я не люблю.
Дверь на улицу нашлась быстро. Котенок в кармане притих и не мешал. Остатки нитей окончательно растаяли в воздухе. Я вдохнула, выдохнула и шагнула за порог в уличный шум. Раз заклинание развеялось, значит, никто не против того, что я пойду по своим делам сама.
Но для начала нужно свернуть вот сюда, здесь никого нет. И вытащить подушку. Очень уж с ней неудобно. А вот вуаль можно оставить. Я в