занятие, подходя и решительно принимаясь поправлять мою маскировку. — Эй! Тьфу… что за… зачем ты таскаешь за пазухой это недоразумение?!
— Котенок маленький, и ему холодно.
— Котенок дохлый! И обмочил тебе платье. Ты знаешь, сколько я за него заплатил?!
— Дохлые котики не выделяют жидкость, — вздохнула я, вытаскивая пискнувший теплый комочек из-за пазухи и осторожно поглаживая его пальцем. Где-то у меня был платок, чтобы вытереть… — Значит, наш, точнее, наша вполне живая. И плачет, если оставить ее одну.
— Разрубить если, еще как выделяют жидкость. — Инсолье пыхтел на белый комочек шерсти почти с ненавистью. — Испортит еще хоть одну вещь — я лично тебе это продемонстрирую. Дай сюда! У меня рубашка по крайней мере темная.
Я и ахнуть не успела, а котенка уже отобрали и спрятали под одежду. М-да… мужская логика. Ругается последними словами и сопит, устраивая кошачью мелочь где-то в недрах своего костюма так, чтобы не задавить нечаянно.
— Что ты там про хромоту? — К ворчливым интонациям я уже привыкла и научилась слышать за ними другие оттенки. Сейчас Инсолье было любопытно, как бы он ни ругался на то, что его заставляют работать бесплатно. — В принципе, то, что мы услышали, это нормально. Мертвые души, если они не развились во что-то более сильное, всегда запоминают самую яркую черту убийцы. Самую… важную, на их взгляд. Почему эти придурки малолетние именно на его левой ноге так сосредоточились? Может, он их ногами бил? Или как на голову трофея сверху ставил?
— Азу не помнит. — Я покачала головой. — Но все равно твердит про хромоту. Я вот что подумала. Может, он эту черту убийцы видел раньше, чем оказался в опасности? И она была такой яркой, что запала в память? Или эта хромота как-то помогла убийце заманить жертву в ловушку?
— Все это лишь предположения. Чтобы понять больше, нам надо либо искать самый свежий труп, либо самого зверски замученного, чтобы получить из озлобленной души ходока смерти или лича. Это долго и хлопотно. Мы все еще в храмовых землях, не забывай. Я тебя, конечно, хорошо замаскировал, но… — Он запнулся и о чем-то задумался.
— А помнишь, — я постаралась поймать за хвостик мелькнувшую мысль, — кажется, один из сплетников что-то говорил про старого майора? Который пострадал за общее благо?
— Это про здешнюю знаменитость? Про всеобщего защитника и ветерана всех возможных войн со злом? Сразу забудь. Во-первых, его никто не называл хромым. А во-вторых, если даже вдруг… нас первых пришибут за попытку бросить подозрение на дворянина и порядочного человека.
— Не веришь, что он может на такое пойти? — Я покорно позволила схватить себя за руку и быстро тащить обратно в сторону трактира. Колодец, в котором мы нашли подтверждение того, что нужный нам убийца жив и бодр, находился чуть ли не в овраге, идти самой было трудно, несмотря на эхолокацию и мультики в голове.
— Почему, очень даже верю. Люди — мрази. И даже если им кажется, что они живут праведно, то, увы, только кажется. А у военных, особенно таких вот старых, всегда к старости крыша протекает. Но тут сразу скажу: кое-что не сходится. Убийца в окрестностях орудует минимум пятнадцать лет. А последняя «победоносная» военная кампания закончилась чуть меньше десяти весен назад.
— Он в ней участвовал, этот ветеран? В этой кампании?
— Вроде да. Командиру-то можно в гущу сражения не лезть, он сзади мясом руководит. Так что все может быть.
— Тогда, может, сходим и посмотрим на этого человека? Познакомимся, например. Не обязательно ведь бросать сразу тень на его праведность. Мы именно посмотрим… вернее, посмотрите вы с Азу. А я послушаю.
— Знаешь, куда он пошлет странную парочку иностранных бродяг, приехавших на корове? — сощурился Инсолье. — А с ветеранским маразмом и промывкой мозгов еще за шпионов примет. И самое главное — ему поверят, ведь это даже недалеко от правды. Я уже молчу о том, если он действительно местный убийца.
— Ну, можно же издалека посмотреть. Для начала. А потом придумаем, как подойти поближе.
— К нему в поместье нас никто не пустит. На торг, если я правильно помню, в последние годы этот хрен наведывается раз-два в год. И как ты предлагаешь на него посмотреть?
— Если нас к нему не пустят… надо сделать так, чтобы этот человек сам решил вне очереди посетить людное место. Или все же впустил кого-то к себе в дом.
— И как ты собираешься это провернуть? — Инсолье нервно перебрал пальцами в воздухе, подзывая к себе те самые фиолетовые нити, которыми он меня привязал. Думает, что я прямо сейчас бежать собралась?
— Ну… есть одна мысль. Сможешь замаскировать меня под мальчика, похожего на Азу и этого несчастного из колодца? Заметил, у них есть некая общая черта? Вот если…
— Нет. — Инсолье все же дернул нити. Меня качнуло следом и тут же сжало в объятиях так, что еле вздохнуть. Вцепился, словно отбирают.
— Хорошо, тогда я жду твоих предложений. — Вырываться смысла не было. Оставалось разговаривать.
Предложений не последовало, одни тихие ругательства. Интересно, они с Хрюшей друг у друга учатся или соревнуются?
— Хочешь ловлю на живца? Что ж, я ее устрою, — злобно пыхтя, выдал Инсолье. — Но быть живцом слепой бабе, которая даже не знает правил поведения и ценит свою жизнь чуть меньше, чем жизнь подзаборного кота? Если ты действительно хочешь помочь этим пацанам — думать надо, а не совать свою пятую точку во все дыры в качестве затычки.
— Я же не зря тебе сказала про одну общую черту. — Поскольку вывернуться из цепких рук не было возможности, я устроилась в них поудобнее, попутно задавив неуместное тепло где-то внутри. Так приятно было с ним спорить… даже спорить. Когда он вцепляется обеими руками, будто я ему по-настоящему необходима.
— Ну? — настороженно переспросил Инсолье, упорно выволакивая меня на ровную дорогу.
— Эти мальчики были… как бы