бы я не был пацифист, клянусь, забил бы арматурой этого подонка! Как они вообще смеют ходить по нашей земле после Беслана?!»
Мы с Важой переглянулись, ведь Худого Бакке не так просто было вывести из себя. А тот совсем разошелся: швырнул карты на стол и давай метать громы и молнии, потом остановился возле меня, длинный, как Дон Кихот, и говорит: разве он не твой клиент?
Мне только того и надо было, отличный предлог смыться с деньгами. Я вытащил из кармана револьвер, проверил барабан, наполнил пустые гнезда патронами тридцать восьмого калибра и выбежал из «Фарна». Важа, помню, крикнул вдогонку: эй, поосторожнее, на нем может быть пояс! Плевать, я был в выигрыше. Я догнал незнакомца с рюкзаком и увязался за ним. А тот, перейдя старый мост, взял курс в Мамисантубани – видно, хорошо ориентировался в нашем городе. У Худого Бакке, если помнишь, был нюх на плохих парней. И если тип в кепке не убивал детей в бесланской школе, то наверняка пролил кровь в другом месте или готовился это сделать. Револьвер я переложил в карман ветровки и, обхватив ладонью рукоятку пушки, указательным пальцем поглаживал спусковой крючок, большим взвел курок. Все варианты в голове были уже прокручены, при форсмажорных обстоятельствах я собирался палить из кармана. Я вообразил себя героем вестерна. Бородатый парень почувствовал слежку и прибавил шагу, я не отставал, и когда мы проходили мимо твоего дома, он неожиданно сошел с дороги и проскочил в приоткрытую дверь ворот. Послышалось грозное рычание. Мне вдруг стало жаль незнакомца, я решил спасти его от Барса и стал орать: Беса, выходи, принимай гостя!
– Мы с Юлей как раз поехали в Прис покупать вино, – вздохнул Беса. – Но даже там был слышен взрыв. Вернулись домой, смотрю: ворота повалены, веранды нет, а на дереве вместо яблок куски пса, человека и пустая кобура. Наверное, во время схватки Барс вцепился в глотку террористу, и тот, прежде чем сдохнуть, привел в действие пояс шахида. – Беса перекрестился. – Хорошо, нас не оказалось дома. Знаешь, Юля влюбилась в эту старинную веранду, обустроила ее, свила для нас уютное гнездышко, я еще перетащил туда тахту, и она целыми днями валялась на ней с книжкой и с бокалом вина…
Боковым зрением я заметил, как девушка склонилась над своим подносом и заговорила по-осетински:
– Сволочи вы, убийцы! Как вам не стыдно?
Беса встал и кивнул мне: дескать, пошли отсюда. По дороге к метро он говорил про то, какие эмоциональные люди, эти эмо, но среди них есть и предприимчивые: она ведь могла прямо за столом вскрыть себе вены, а потом обвинить нас в домогательстве. С ним такое уже случалось, смеясь, он вспоминал одну такую историю. Я шел рядом, под ботинками хлюпала слякоть, уже Новый год скоро, а в Москве нет снега – досада. Но как же все-таки рассказать моему другу детства, что это я убил его любимую собаку, разрушил отчий дом?
Нет, правды он никогда не узнает: на самом деле мне надоело гнаться за незнакомцем, я уже хотел свинтить и заняться своими делами, если бы бородатый клиент не занервничал и не вбежал во двор дома Бесы. Это-то и сбило меня с толку, ведь, как ни крути, я подвел человека, может быть, совершенно невинного, под клыки свирепой кавказской овчарки. И я позвал Бесу, но тот не отзывался. Тогда я тоже проскользнул в ворота и увидел, как Барс с остатком цепи кинулся на бородача, но тот, опытный, умудрился всунуть в пасть огромной собаки руку, другой он пытался вытащить из кобуры под мышкой пистолет. Ну и нюх у Худого Бакке! Я незаметно подошел вплотную к борющимся Мцыри и Барсу и, коснувшись дулом револьвера головы террориста, спустил курок. Тот упал на землю. Барс пришел в себя, теперь у него в пасти вместо руки боевика клокотала злоба. Он прыгнул, но я успел застрелить его. Надо было срочно заметать следы, ведь Беса так любил своего питомца. Перво-наперво я вытащил из кобуры ствол, потом по привычке обшарил карманы убитого, но нашел только сникерс и сто баксов, зато в рюкзаке оказались тротиловые шашки и гранаты. Я вынул одну, отошел назад, за ворота, сорвал кольцо и, подкатив лимонку к рюкзаку, спрятался за липой.
Пассажир из Тбилиси
Аррах, отчего же он сверзился?
Я клянусь тебе, возчик-молочник мой,
Ты как бешеный бык из Кессидис —
Вся бодливость сидит в рогах!
(Припев) Бодливость в рогах!
В его врагах!
Джеймс Джойс
Снежная в том году выдалась зима, белые шапки гор росли и росли, пока не примчался ветер и не разогнал тучи в небе, обнажив его горячее желтое сердце. С вершин одна за другой сходили лавины, ловя и погребая заживо людей в хрупких авто. Конечно, не все погибали, некоторым удавалось выкарабкаться, но после случая, когда из пяти пассажиров живым откопать никого не удалось, по местному телевидению объявили, что ТрансКАМ закрыт на неопределенное время. Народ тут же повалил на вокзал к таксистам выяснять, как реально обстоят дела на дороге и нельзя ли без особого вреда для здоровья проскочить во Владикавказ. По правде говоря, я ни разу не видел, чтобы извозчик отказался везти кого-то, даже если тому надо было в преисподнюю, более того, водитель сам начнет тебя подзуживать: давай, поехали, лично тебе сделаю скидку, только никому не говори, где твои сумки?
Обычно я стоял поодаль и, посмеиваясь, наблюдал за всем этим цирком, пока однажды ко мне не подобрался таксист с гипнотическим взглядом, и я не помню, как оказался на заднем сиденье его колымаги. И только в тесном соседстве с еще двумя пассажирами, потея и почесываясь, я вдруг вспомнил, что не взял с собой паспорт и десятилитровую бутыль красного сухого вина, которую обещал жене на Новый год. Я робко сообщил об этом капитану.
– Хм, документы он забыл, – проворчал тот, с необычной энергией выкручивая руль, – что же ты молчал?
– У меня не было в планах ехать сегодня.
– Тебе остановиться, что ли, негде во Владикавказе?
– Есть, конечно! Моя семья там.
– Вот и обрадуешь женушку, она небось соскучилась по тебе, такому перцу!
Таксист развернул машину и подмигнул мне в зеркало заднего вида. Смутившись от такой фамильярности, я почему-то стал оправдываться:
– Я бы раньше поехал, но по телевизору объявили, что дорога закрыта.