Наткнувшись у реки Наманган на заросли кресс-салата, не переводившегося круглый год, мы стали использовать его для салатов и супов. Это был наш основной источник зелени. На рынке Мто-ва-Мбу я всегда могла приобрести за несколько шиллингов связки папайи, бананов и авокадо. Мало-помалу наш лагерь приобрел репутацию «хорошей кухни в джунглях».
В Мто-ва-Мбу нас с Иэном звали Мама Дуглас и Дуглас. До самой Аруши и в холмах над Маньярой незнакомые нам люди кричали: «Камбоджа[4], Дуглас, Камбоджа, Мама Дуглас!»
Однажды вечером после встречи с друзьями в сафари мы остановились перекусить в гостинице Мто-ва-Мбу. Стены были расписаны ярчайшими фресками с животными намного большего размера, чем в природе, их написал человек из племени тут си, которому удалось убежать от хиатусов. Среди клиентов ресторана были шоферы грузовиков, мбулу (пастухи), масайские вожди и девицы легкого поведения. Неподалеку от нас почти в полной неподвижности сидел старый масаи в армейской шинели и старой, видавшей виды шапке на голове. Держа в левой руке копье, он ел суп, заедая его чапали (лепешка из хлебного теста). Он поел, заплатил и растаял в ночи. У нас с собой было денег на одну тарелку супа и чапали, а когда Иэн попросил молока, пообещав заплатить завтра, ему отказали. Человек, сидевший в противоположном углу, подозвал гарсона, бросил ему шиллинг и сказал:
— Дай молока Дугласу!
Он махнул рукой в ответ на нашу благодарность и продолжал есть. Его звали Али. Он когда-то помогал Иэну строить лагерь. Али был невысокий, хорошо сбитый и необыкновенно сильный человек. Он отличался потрясающим чувством юмора и невероятной слабостью к женщинам, сигаретам и пиву. Али мало с кем поддерживал добрые отношения, поскольку не мог работать в обычные часы и почтительно относиться к нанимателю. Однажды он объявил, что хочет прийти к нам работать, а так как нам нужен был человек для починки глинобитной крыши и выполнения разных тяжелых работ, мы его наняли. Воспитывал Али строгий отец, поднимавший сына ежедневно в 4 часа утра на полевые работы. Он так привык к такому распорядку, что начинал свой трудовой день именно в этот час: мы слышали шорох косы в траве и мелодию, которую Али с утра до вечера насвистывал или напевал. То была его любимая мелодия, и, пока он оставался у нас, он ни разу ей не изменил. В 9 часов утра Али кончал работу, завтракал, умывался, а потом садился в уголке соснуть или рассказывал истории до 4 часов пополудни, когда вновь принимался за работу.
Большинство жителей Мто-ва-Мбу слышали о Дугласе. При малейшей возможности они останавливали его и спрашивали, боится ли он слонов. А когда Иэн отрицательно качал головой и говорил: «Нет, они мои друзья», все покатывались от хохота, хлопали его по спине и предупреждали: «Берегись, они опасны». Мне очень нравилась атмосфера Мто-ва-Мбу.
Королевой деревни была Мама Роза, владелица самого популярного, а значит, и самого доходного ресторанчика. Ростом она была 1,70 метра, а весила килограммов девяносто. Когда она смеялась, ее широкий рот делил лицо пополам, щеки надувались и прикрывали глазки. Мама Роза питала слабость к Иэну. И если вы ей нравились, она готова была помочь в любую минуту, когда в лагере собирался народ, Мама Роза одалживала нам глиняные котлы и снабжала продуктами.
Каждый мой приезд в лагерь Ндала вызывал страшную суету. Иэн ежедневно летал и отмечал перемещения Радио-Роберта, который следовал за Боадицеей. Впервые появилась возможность наблюдать семейную группу в течение многих недель, и я пыталась запечатлеть все на пленке.
Одним из любимейших убежищ Боадицеи была узкая долина реки Мусаса, рассекающая плато Мбулу. С воздуха долина едва различалась меж двух гор, покрытых неровным ковром колючих кустарников. Когда там пробираешься пешком, они цепляются за кожу, одежду, а зазевавшийся путник может наткнуться и на дикий тыквообразный сизаль. С самолета виднелись сеть «дорог», которые вились по склону, и округлые формы слонов. Антенна, укрепленная на стойках крыла, ловила радиоволны, несущиеся из долины.
Ошейник Радио-Роберта скрывался под слоем грязи, но после сильного дождя вновь сверкал своей желтой краской, и Иэн старался определить, к какой группе он ближе. Большинство толстокожих, кроме тех, кто находился на открытом месте и не чувствовал себя в безопасности, вскоре перестало обращать внимание на назойливую птицу, кружащую над головой.
Иэн был недоволен тем, что терял много времени на поездки на машине до полосы у гостиницы и обратно. Ему хотелось проследить и за слоном из соседнего парка Тарангире, чтобы сравнить расстояния и схемы перемещений. Но эти дополнительные полеты требовали устройства полосы у самого лагеря. Прежде всего следовало отыскать подходящее место. Слоновья тропа позади лагеря вывела нас на открытую поляну, где среди термитников росло немного кустарников и деревьев. Мне место показалось ужасным, но Иэн заявил, что полоса получится отличной.
Как-то во второй половине дня Иэн возвращался из Серенгети и хотел сесть на главную полосу. Он никогда не упускал возможности потренироваться на ней. Самолет коснулся земли, затормозил, но левое колесо спустило. «Кикс» завертелся волчком, Иэн не успел его выровнять, и самолет влетел в высокую траву. Вдоль полосы оставалось множество ям и крупных камней. Самолет ударился о них, погнул винт, шасси и повредил второе колесо. «Кикс» оказался прикованным к земле на несколько месяцев. Эксперты оценили убытки, а механики разобрали самолет на части, чтобы отправить в Найроби на ремонт. Теперь Иэн каждый раз, когда следил за слонами или летал за мной в Наивашу, брал самолет напрокат, и потеря «Кикса» оказалась весьма чувствительной для нас.
Самолет стал неотъемлемой частью нашей жизни, и Иэн посоветовал мне приобрести самолет и научиться пилотировать его. Он отыскал в одном из ангаров Аруши небольшой «Пайпер-Крузер». За него просили недорого, 875 фунтов, и он уговорил нас с братом Дорианом купить его. Когда самолет пригнали из Найроби, он показался мне самым прекрасным на свете. Его построили более 30 лет назад, он имел классическое шасси, бело-голубой фюзеляж, белые крылья и совсем немного приборов. С переднего сиденья пилота открывалась широкая панорама, а на заднем сиденье умещались два пассажира. Его максимальная скорость достигала 150 километров в час, а минимальная — 75, но из-за легкости и громадных крыльев он парил в воздухе, как гигантская птица.
«Крузер» нужен был Иэну для радиослежения, а мне — для обучения пилотированию. Более того, вторая машина дарила нам свободу, о которой мы и не мечтали. Когда один самолет был неисправен, мы садились во второй и летели по своим делам.