Подложив под колеса камни, мы двинулись вслед за двумя проводниками. Большинство любопытных сказали, что подождут нашего возвращения и присмотрят за самолетом.
Мы шли по тропе для скота, жесткая длинная трава царапала нам ноги. Палило, и меня подташнивало. Метрах в трехстах от дороги мы наткнулись на кусок металла в черную и белую полоску, который терзал ветер. Меня охватил ужас, когда я сообразила, что к чему. Невероятно, но из всех тысяч километров мы выбрали для посадки именно этот клочок земли.
Мы с Иэном остановились. Над нашими головами кружились грифы, они скользили в потоках воздуха вдоль склонов и над вершинами холмов. Остатки черно-белого самолета валялись повсюду. Обломками играли дети. Звери, пробегавшие мимо, обнюхивали их, наступали, терлись об них. Еще сохранилась арматура сиденья, часть хвоста и крыльев. Чуть дальше, точно на месте падения самолета, был выложен каменный крест.
Все, что осталось от Михаэля Гржимека.
Он и его отец были исследователями-пионерами Серенгети, долгие часы проводили они в небе, подсчитывая зверей, наблюдая за миграцией стад, пытаясь определить естественные границы парка. Погиб Михаэль в одной из типичных для Африки катастроф, характерных для маленьких самолетов: он столкнулся с белоголовым грифом. От удара согнулось правое крыло и заело тросы рулей — самолет резко клюнул носом. Какое печальное зрелище эти забытые обломки.
Жизнь Гржимеков, отца и сына, служила для нас источником вдохновения. Фильм и книги (особенно «Серенгети не должен умереть») принесли славу этому району, и именно их заслуга, что люди взялись за охрану красивейшего в мире уголка дикой природы. Нам хотелось сделать нечто подобное для Маньяры.
Масай, стоявший рядом, рассказал, как он увидел, что самолет вдруг повернулся, упал, подпрыгнул и развалился на куски. Я думала, что туристы давно подобрали обломки и растащили их для домашних коллекций. Приятно было узнать, что обломки самолета Михаэля остались лежать на земле и траве любимых им плато. Пусть ими играют масайские детишки и ветер. Я удалилась, а передо мной стояло лицо Михаэля.
Мы прошли у подножия рифтового обрыва, который вздымался отвесно в небо, а там в восходящих потоках воздуха кружили грифы.
Их гнезда лепились к скалам на стометровой высоте. Птицы чувствовали себя там в безопасности. Сверху они видели все, что творилось вокруг. А далее в жарком африканском марево тянулись, насколько хватало глаз, равнины Салей. Само наше существование ставилось под сомнение, так микроскопично малы мы были в этой огромности мира. Не было ни настоящего, ни прошлого, ни будущего. Все застыло вокруг! В нас кипела жизнь. А время иссякло! Мы шли и шли, пересекли равнину, поднялись вверх по реке; когда пропадала дорога, мы прыгали с камня на камень, карабкались по склонам — смотрели, изучали и восхищались. Только так можно увидеть страну, попытаться понять ее, досконально изучить. Мы одновременно были и птицей, и человеком, и зверем.
Масай не произносил ни слова. Он останавливался, когда останавливались мы, усаживался в сторонке, когда садились мы. На вершине мы сели, чтобы осмотреться и запомнить окружающую нас красоту. На небе ни облачка, равнины утопают в волнах зноя, и что-то кружится в лучах солнца. Самолет, казалось, растаял в ярком свете, и, сидя на этой скале, среди неведомой безбрежности, я почувствовала, что Михаэлю и живущим здесь людям повезло начать, а может, и кончить жизнь у самых истоков жизни.
Когда мы взлетали, рядом с самолетом еще оставались дети и два старика, прятавшиеся в тени крыла. Мы пожали им руки, попрощались, развернули самолет против ветра, оторвались от земли, стали подниматься ввысь, и круг земли под нами становился все шире. То была часть нашего мира, отмеченного нашим коротким пребыванием и защищенного нашим молчанием. Мы больше никогда не возвращались туда.
Глава XI. Встречи в лесу
Когда тебя переполняет счастье, хочется остановить вращение Земли, остановить жизнь, остановить время. Время принадлежит только тебе, и никто не может помешать твоему существованию.
Несмотря па радость от волнующих визитов в Маньяру, я ощущала себя в последние месяцы 1969 года теннисным мячом, который гоняли по корту. Мы ждали ребенка и едва не потеряли его в самолетной аварии. После этого меня охватили слабость и отчаяние, но в начале 1970 года в моей жизни произошел поворот: я окончательно перебралась в Маньяру. Заново выкрашенный лагерь Ндалы стал моим домом, словно я никогда не покидала его. Даже мои походные одежды ждали меня, их аккуратно сложили на полочке рядом с сапогами. Меня встретили улыбающиеся Сулейман, Мходжа и Али.
Сулейман принес кофе, Мходжа рассказал последние новости, а Али, насвистывая свою вечную мелодию, разгружал машину. Его песня была частью его самого, как рубашка или брюки.
Две громадные зонтичные акации усыпаны крохотными гроздями цветов, покрытых нежным желтым пушком. Ветерок гулял в ветвях, и с них па меня и на голую землю сыпались золотые цветы. Лесные обитатели наблюдали за мной поверх высокой травы, когда я бежала к вершине холма. Сверху виднелся сверкающий в лучах солнца ручеек, и среди скал слышалось нескончаемое журчание воды, которая вскоре тонула в горячем песке. Как приятно вслушиваться в привычные шумы — шуршание одной шероховатой кожи о другую шероховатую кожу, тихую поступь слонов по песку. Когда ветер с реки пахнул в лицо, послышалось хлопанье ушей и фырканье слонов, идущих след в след; их малыши бежали рядом — они направлялись к бассейну, что лежал под моим жилищем. Там они будут пить, играть, обливаться прохладной водой.
Хотелось запечатлеть на пленке поведение избранных слонов, зафиксировать их жизнь па фотографии. Но как добиться взаимного доверия? Как научиться узнавать их и различать «добряков», «увальней» и «злюк»? Удастся ли мне это? Если да, то смогу работать в одиночку с «хорошими» слонами. Мне представилась уникальная возможность сделать нечто повое и хорошо узнать слонов.
По словам Иэна, все было проще простого — «добряки» вели спокойную обыденную жизнь, их не волновало, что происходило вокруг, и любой человек был в безопасности рядом с ними. К «увальням» относились некоторые громадные самки и один или два самца с тяжелым характером, которые обращали в бегство любого человека, не знающего подхода к ним и причины их раздражения. При встрече со «злюками» следовало брать ноги в руки и удирать, в противном случае вы могли оказаться вверх тормашками в опрокинутом автомобиле и с бивнем в угрожающей близости от вашей особы. Надо было научиться различать их. Иэн, хотя и утверждал, что знает, в каких границах следует держаться с ними, не раз бывал сам захвачен врасплох. Я очень боялась встречи со «злюками», и, когда мы в машине проезжали по южной части парка, каждый рев вызывал мысль о смертельной опасности, от которой следовало поскорее убраться подальше! Но после долгих странствий с Нэпом за Боадицеей и ее семейством я близко познакомилась и с самой предводительницей, и с другими самками из этого семейного сообщества — у каждой был свой характер. И чем больше слоны входили в мою жизнь, тем меньше я их боялась.