шутку.
Снова спустила джинсы и колготки, и снова странный стон повторился. Но в этот раз громче и настойчивее, давая понять, что это мне не показалось. Рефлекторно посмотрела под свои ноги, решив, что могла наступить на кого-нибудь в маскировочном костюме. Но под моими ногами оказался только снег.
— Здесь кто-нибудь есть? — спросила я просто для того, чтобы убедиться, что нахожусь в этом лесочке одна, а звуки издает какая-нибудь птица.
Со стороны, в которую вели чужие следы, по которым я не пошла, донесся тихий-тихий плач. Как если бы плакал ребенок.
Руки мгновенно затряслись, по всему телу пошла дрожь и озноб. Торопливо застегнула пуговицу и молнию на джинсах.
— Кто здесь?
Пригнувшись, настороженно и неспеша двигалась в сторону, в которую вели следы и откуда доносилась звуки.
— О, господи! — сорвалось шокированное с моих губ, когда под деревом я увидела самого настоящего крошечного ребенка, завернутого в серый плед с розовыми сердечками.
Не до конца отдавая себе отчет в том, что делаю. Подбежала к ребенку, упала перед ним на колени в снег и быстро сняла с себя куртку. Боясь, что время уже идет на секунды, так как ребенок хныкал подозрительно тихо и вяло, завернула крошку в свою куртку и побежала с ним к машине, едва различая дорогу из-за выступивших слёз.
— Михаил Захарович! — кричала я на бегу. — Михаил Захарович!
Костров, смотрящий в противоположную от меня сторону, резко повернул голову и непонимающе нахмурился, видя, как я выбегаю из леса со своей курткой в руках.
— Что с тобой? — вышел он из машины.
— Ребенок, Михаил Захарович! Ребенок! Кто-то оставил в лесу ребенка! — кричала я и плакала, подбегая к машине.
Михаил Захарович, обежал капот, открыл для меня и ребенка дверь, стянул с себя куртку и накинул ее на меня и малыша, когда мы сели в машину. Вернувшись за руль, Костров включил все системы обогрева, что были в машине и сорвался с места, параллельно кому-то звоня.
Я же, прижимая тихо плачущего ребенка к себе, пыталась его согреть и отдать всё тепло, которое у меня только было.
— Разденься, — коротко бросил мне Михаил Захарович, придерживая у уха телефон. — Надо кожа к коже. Так ты только тряпки будешь прогревать минут сорок.
Не мешкая, оставив ребенка на коленях, я сняла с себя всё, что было выше пояса. Оставила только бюстгальтер. Выпутала ребенка из своей куртки, пледа, его тонкого белого комбинезончика, оставив только шапку на его голове.
— Девочка! — всхлипнула я громко, прижав крошку к груди. — Пуповина в зеленке.
— Новорожденная, — холодно заключил Михаил Захарович и укрыл нас всей одеждой, что осталась на моих коленях. — Холодная?
— Ручки и ножки очень холодные. И носик. И щёчки.
— Твою мать! — рыкнул мужчина и вдавил педаль газа еще сильнее в пол.
У подъезда к городу нас встретила машина ДПС с мигалками и сиренами. Я испугалась, что нас могут задержать за превышение, и мы потеряем, возможно, драгоценные минуты для жизни малышки, что продолжала плакать и трястись на моих руках.
— Это сопровождение. Не бойся, — Михаил Захарович положил свою ладонь поверх моей руки, обнимающей ребенка, а я переплела наши с ним пальцы. Мне было страшно. Так страшно, как никогда еще не было.
В сопровождении сотрудников ДПС мы без пробок и задержек доехали до больницы, у которой нас уже встречала бригада врачей.
Ребенка я отдала только когда вошла в больницу, не желая, передавать малышку на холоде.
Зажав рот ладонями, взглядом проводила быстро удаляющихся врачей, которые находу оценивали состояние крошки.
— Надень, — мягко произнес Михаил Захарович, протянув мне мою теплую кофту. Продолжая смотреть туда, куда унесли малышку, я как амёба надела кофту. — Всё, Маруся. Всё, — на затылок легла мужская ладонь и просто прижала меня лицом к широкой мужской груди. Сильные руки обхватили моё тело и крепко обняли. — Ты умница, — шепнул Костров, обнимая меня и поглаживая по спине.
Вцепившись в его свитер пальцами, не могла перестать плакать.
— Как там можно, Михаил Захарович? Она же еще совсем крошка! Как так можно поступать с человеком? За что? Что она сделала?
— Не медведей нужно бояться, Маруся. Не медведей…
Глава 28. Маруся
— Пиздец…
Лена шумно выдохнула, откинула голову назад, мягко ударившись затылком и дверцу духовки и застыла взглядом на потолке.
Сардоническая усмешка сорвалась с её губ, когда по щеке скользнула слеза.
— Я просто не понимаю, — выронила она хрипло. — Почему? Как так получается, Марусь?… У меня два высших, квартира, машина, я могу обеспечить хоть десятерых. Не пью, не курю, витамины, спорт… А рожают эти… которые, залетела, как вдохнула, ради, как пёрнула, и выбросила ребенка, как люди мусор не выбрасывают. Почему? Где справедливость? Может, тоже начать бухать, жрать с помойки, трахаться с кем попало, а не с любимым мужем. Как нужно жить, чтобы заслужить ребенка? Что я делаю не так, что именно мне не дано быть матерью? Я как дура десять лет мечтаю о том, как прижму к груди своего самого любимого человечка на свете; втайне от мужа покупаю детские вещи, надеясь, что если они появятся в доме, то и ребеночек появится; начала верить и в Богу и в чёрта, чтобы уже хоть кто-нибудь из-них дал мне малыша, о котором я последнее время даже мечтать уже боюсь, чтобы лишний раз не расстраиваться. А эти… — указала Лена в пустое пространство перед нами. — Почему?
Высунув руки из-под пледа, я притянула плачущую подругу к себе и крепко обняла.
Сотрясаясь от тихих всхлипов, Лена легла головой мне на бедра и свернулась, прижав ноги к груди.
— У тебя всё будет, Лен. Обязательно будет, — шепнула я ей, поглаживая волосы. Стянула с себя плед и накинула на подругу, которая притихла, явно погруженная в свои мысли.
— Как она? Камаз что-нибудь рассказывал? С малышкой всё хорошо? — поинтересовалась Лена, стараясь отвлечься.
— Михаил Захарович сказал, что сейчас всё хорошо. Переохлаждение средней тяжести. Около двух часов девочка пролежала на холоде. Сейчас за ее состоянием следят врачи.
— Кошмар! Хорошо, что сегодня был относительно теплый день. Но все равно холодно. Тем более для новорожденной.
— Врачи сказали, что малышке меньше суток. Судя по тому, как обработана пуповина, рожали ее в роддоме.
— Значит, это существо, которое ее родило, быстро найдут, — уверенно и озлобленно произнесла Лена. — Я хочу лично посмотреть ей в глаза и своей рукой вырвать все придатки. Без наркоза, анестезии и молитвы.
— Когда я звонила, Михаил Захарович сказал, что как раз едет по адресу.
— Работёнка у