уши влезла в ипотеку. Так что подожду еще годик, пока родители успокоятся, а следующий Новый год уже буду встречать с ними. Там и долг по ипотеке, как раз уменьшится.
— Родители могли бы тобой гордиться. Ипотеки на дорогах не валяются, а вот женихи…
В трубке раздался тихий смешок, а затем очень сильный кашель.
— Ой. Это я клея нанюхалась, — сдавленно произнесла Маруся.
От неожиданности открыл глаза и уставился прямо перед собой.
— Клея? Какого… клея?
— Ну, вообще, это жидкие гвозди, но на тюбике еще написано, что это универсальный строительный клей.
— А нахрена тебе в новогоднюю ночь понадобился универсальный строительный клей? Елка с потолка падает?
— Нет. И вместо елки у меня кактусы. Просто мне сестра подарила панели, такие, ну, знаете, как мозаика. Я думала, их просто и быстро приклею на стену, но что-то пока не получается. Да и от запаха клея уже кружится голова.
— Маруся… — вздохнул я, присаживаясь на диван. — Открой окно, проветри квартиру и жди меня. Приеду, прослежу, чтобы тебя не накрыло. Да, и от открытого окна подальше держись.
***
Приедет? Сейчас? Зачем он приедет?!
Не надо ко мне приезжать!
— Михаил Захарович, — попыталась я возразить в трубку, но звонок уже был прекращен.
— Ой, мамочки!
Отошла от открытого окна подальше и бегло оглядела гостиную, которая была завалена панелями. Еще и воняло как на стройке.
А про свой внешний вид я вообще молчу: старая футболка в пятнах, растянутые лосины, в которых я когда-то занималась йогой. Кто в таком виде гостей встречает?
Наспех привела себя в порядок, переоделась в новый домашний костюм, состоящий из шорт и свободной кофточки, который был таким плюшевым и белым, как облачко, что я почти год откладывала его для того, чего-то особенного. Думала, в новогодние праздники красивой полежу под пледом перед телевизором. Что-то особенное, похоже, случилось, но без «полежать под пледом».
Причесала волосы, собрала на макушке шишку и выпустила пару прядей по сторонам от лица. Миленько.
Улыбнулась своему отражению и в каком-то странном предчувствии с колотящимся в груди сердцем стала ходить по квартире, не в силах найти себе место и хоть немного успокоиться. Это же Михаил Захарович! Если он увидит, как сильно я ему рада, что насторожится или, вообще, испугается и уедет обратно домой.
Нужно успокоиться.
Вдох носом, выдох ртом. И так раз пять.
Фух! Вроде, отпустило.
В дверь раздался звонок.
А нет. Не отпустило.
Сердце вновь забилось в груди, как бешеное. Неконтролируемая широкая улыбка растянула губы. Пробегая мимо зеркала в прихожей, снова оценила свой внешний вид и была удовлетворена увиденному. Открыла дверь, надеясь, что голос не сорвется на радостный вопль при виде Михаила Захаровича, но улыбка тут же слетела с моего лица, а сердце, которое буквально только что порхало в груди, упало в пятки и скукожилось.
— Привет, Марина, — сказал Витя.
Если бы это было возможно, то от звенящей пустоты, в которую Витя уронил своё приветствие, у меня бы треснули очки.
Что он здесь забыл? Что еще ему от меня нужно?
Боже, как же он жалок. Бледное приведение за моим порогом. Сияет только маникюр, который лучше моего. И это пошлая красная роза в его руках. Мерзость. За шесть лет можно было бы запомнить, что я их ненавижу.
— Что тебе нужно? — произнесла холодно и подчеркнуто прикрыла за своей спиной дверь, давая понять, что внутрь моей квартиры он никогда не попадёт.
— Я… прости меня, Марин, — его губы дёрнулись, пытаясь изобразить сожаление, но я видела лишь отвращение. И чувствовала то же самое. — Я виноват. То, что я сказал… я так никогда не думал. Ты — лучшее, что было в моей жизни. Эти шесть лет, что мы были вместе… — на этих словах он посмотрел в мои глаза так, словно пытался выдавить из себя хоть слезинку, пока я пыталась сдержать тошноту уже не от запаха клея. — … были лучшими годами в моей жизни. Давай вернем всё назад. Слышала, с кем Новый год встретишь с тем его и проведешь? Я хочу встретить его с тобой, Марина. Красавица моя…
Мой кулак сам, по какой-то неведомой мне траектории и с несвойственной мне силой влетел в Витин нос. От боли, прострелившей костяшки пальцев и руку до самого локтя, меня сложило пополам. Кулак пришлось зажать между коленями, наивно надеясь на то, что это хоть как-то облегчит мою боль.
Ничего подобного.
— Козёл! — прошипела я сквозь стиснутые зубы. Попыталась выпрямиться и гордо держать осанку, но, стоило поднять взгляд на ссутулившегося и едва не плачущего, но хныкающего Витю, держащегося за свой нос, как стало смешно. — Ты даже дерешься как баба.
Острый Витин взгляд впился в моё лицо. В несчастную сиротку со сломанным носом и розой вселился демон.
— Это потому что я тебя еще не бил, уродка фригидная! — трясясь как истеричка, выплюнул Витя и сделал широкий шаг ко мне с явным намерением ответить за кровоточащий нос равносильным ударом.
— Ну, это ты зря, петушок. Маруся, подержи-ка, — буднично, как на прогулке по солнечному лугу, Михаил Захарович передал мне корзинку, наполненную продуктами. Повернулся к Вите и, едва шевельнув рукой, заставил того стечь вниз по двери соседей напротив. Как мешок с мусором Костров поднял за шкирку держащегося за живот Витю и вопросительно на меня посмотрел. — Поджопник? Или сам пусть катиться?
Два поджопника! И можно я сама ему их выдам?
— Пусть сам катиться, — ответила я гордо и сдержано. Не хватало еще, чтобы в моих личных разборках участвовал Михаил Захарович.
Коротко кивнув, Костров отпустил воротник Витин модной дубленки, подошел ко мне практически вплотную, завел руку за мою спину и открыл дверь в мою квартиру, пропуская меня первой. Закрыл за нами дверь и забрал у меня увесистую корзинку с продуктами.
Едва мои руки опустели, как я снова схватилась за ушибленный кулак и начала припрыгивать по гостиной, едва сдерживая слёзы от боли.
— И как вы, мужчины, после первого удара бьёте еще и еще раз? Как же больно! М! — стонала я, пока Михаил Захарович раздевался в прихожей.
— Пошли, бедовая. Опять тебе первую медицинскую оказывать придется.
Усадив меня на диван, мужчина вынул из морозилки упаковку с пельменями-малютками.
— В садике напротив в курсе, что ты у них пельмени пиздишь? — усмехнулся Костров. Обошёл диван, сел напротив меня на журнальный столик, бережно взял мою боевую руку в свою и ласково погладил раскрасневшиеся костяшки подушечкой большого пальца, чтобы затем резко приложить к ним холод пельменей.
— Ауч! — вздрогнула я, собравшись обороняться,