За день до солнечного затмения Джесси разыскала отца, сидевшего на террасе и читавшего «Мужественные профили», пока его жена, сын и старшая дочь, громко смеясь, плескались в озере. Он улыбнулся, когда Джесси уселась рядом с ним и улыбнулась отцу в ответ. Ради этого интервью Джесси подкрасила губы помадой — цвета перечной мяты, которую Мэдди подарила ей в день рождения. Сначала Джесси не понравилась помада, она казалась ей детской, а на вкус была, как «Пепсодент» — но папа сказал, что ей идет этот цвет, и это превратило помаду в наиболее ценный предмет из небольшого набора ее косметики, в сокровище, которое нужно беречь для особых случаев, как, например, этот.
Отец внимательно, уважительно слушал, пока Джесси говорила, но он даже не пытался скрыть скептический блеск в уголках глаз.
— Неужели ты действительно хочешь сказать мне, что все еще боишься Адриенн Жилетт? — спросил он, когда Джесси закончила пересказ часто повторяемой сказки о том, как миссис Жилетт ударила ее по руке, когда Джесси потянулась за последним кусочком торта на тарелке. — Это было в… я не помню, но я тогда еще работал у Деннингера, поэтому это должно было произойти до 1959 года. И спустя все эти годы ты все еще боишься? Какая же ты трусишка!
— Ну, знаешь… совсем… немного. — Джесси вытаращила глаза, пытаясь намекнуть, что она мало говорит, но многое подразумевает. По правде говоря, она не знала, боится ли все еще старенькую Пыхтелку или нет, но знала, что считает миссис Жилетт докучливой старухой и что у нее нет ни малейшего желания провести день полного солнечного затмения в компании этой дамы, если можно наблюдать это неповторимое явление с папочкой, которого она обожает настолько сильно, что это чувство невозможно передать словами.
Джесси оценила его скептицизм и с облегчением пришла к заключению, что скептицизм был дружественным, возможно, даже заговорщическим. Она улыбнулась и добавила:
— К тому же я хочу остаться с тобой.
Он поднес ее руку к своим губам и поцеловал ее пальчики, как истинный француз. В этот день он не брился — он часто не брился, когда отдыхал в поместье, и от щекочущего прикосновения его щетины приятные мурашки пробежали по рукам и спине Джесси.
— Сотте tu es douce,[10] — сказал он. — Ма jolie mademoiselle. Je taime.[11]
Она хихикнула, не понимая его неуклюжий французский, но внезапно поняла, что план сработал именно так, как она и планировала.
— Будет просто здорово, — счастливо произнесла она. — Только мы вдвоем. Я смогу приготовить легкий ужин, и мы сможем перекусить прямо здесь, на террасе.
Он усмехнулся.
— Бургеры солнечного затмения a'deux?[12]
Джесси засмеялась, согласно кивая и хлопая от удовольствия в ладоши.
Потом он произнес нечто, показавшееся ей странным и немного поразившее ее, потому что он не был человеком, обращавшим особое внимание на одежду:
— Надень свое новое летнее платье.
— Конечно, если ты хочешь, — ответила Джесси, хотя она уже решила было попросить маму обменять это платье.
Оно было довольно милое — если, конечно, вас не шокируют красные и желтые полосы, настолько яркие, что почти убивают наповал, — но слишком короткое и слишком тесное. Мать заказала его по каталогу только на один размер больше того, который Джесси носила в прошлом году. Однако оказалось, что она выросла намного быстрее, чем ожидалось. Но если папе оно нравится… но если он встанет на ее сторону в деле с солнечным затмением и поможет ей…
Он действительно принял ее сторону. Он начал действовать в тот же вечер, предложив своей жене после обеда (и двух или трех фужеров vin rouge)[13] освободить Джесси от завтрашнего «наблюдения за солнечным затмением» с вершины горы Вашингтон. Туда собиралось отправиться большинство их соседей; сразу же после Дня Памяти они стали сходиться на неформальные собрания, обсуждая, как и откуда наблюдать приближающееся солнечное затмение (Джесси все эти собрания казались просто вечеринками с коктейлями), и даже придумали себе название «Поклонники Солнца Черного Озера». Поклонники Солнца наняли в одной из школ мини-автобус для этого случая и планировали поехать на вершину самой высокой горы в штате Нью-Хэмпшир, вооружившись пакетами с закуской, солнечными очками, специально сооруженными для этого случая коробками с отражателями, фотоаппаратами с особыми фильтрами й, конечно, шампанским. Большим, просто огромным количеством шампанского. Матери и старшей сестре Джесси это казалось отличным, изысканным развлечением. Но для Джесси это было выражением всего самого скучного и надоедливого… это было еще до того, как в расчет была взята старая Пыхтел ка.
Джесси вышла на террасу после ужина вечером девятнадцатого — как бы прочитать двадцать или тридцать страниц, пока не село солнце. Настоящая же цель была менее интеллектуальной: она хотела послушать, как отец разыгрывает его — их — партию, и мысленно направлять его. Уже много лет они с Мэдди знали, что комната, служившая гостиной и столовой одновременно в их летнем доме, обладала некоторыми акустическими особенностями, обусловленными высоким куполообразным потолком; Джесси полагала, что даже Вилл догадывается о том, что произносимое в комнате слышно на террасе. Только их родители, казалось, не догадывались, что комната может прослушиваться и что большинство важных решений, принятых ими в этой комнате, пока они наслаждались послеобеденной порцией коньяка или чашечкой кофе, становились известны (по крайней мере, их дочерям) задолго до того, как приказы объявлялись главнокомандующими к исполнению.
Джесси заметила, что держит книгу перевернутой, и поспешила поправить это, пока не появилась Мэдди и не высмеяла ее. Джесси чувствовала себя немного виноватой из-за того, что делает — при ближайшем рассмотрении это больше походило на подслушивание, чем на мысленное направление отца, — но недостаточно виноватой, чтобы остановиться. Да и вообще она считала, что еще не переступает тонкую границу нравственности. В конце концов, она же не пряталась в шкафу или еще где-то; она сидела на виду у всех, нежась в лучах заходящего солнца. Она сидела с книгой и размышляла, были ли когда-нибудь солнечные затмения на Марсе и наблюдали ли за ними марсиане, если, правда, они вообще существуют. Если ее родители считают, что никто не слышит их разговоры только потому, что они сидят за столом в комнате, то разве это ее ошибка? Неужели ей нужно встать и пойти рассказать им об этом?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});