бра, фиксируя на нем, как на крючке, с которого не сорваться. Тут же слышится треск- две тонкие бретельки сорваны, заставив щелк убежать к ее ногам.
–Нет… Не надо! – отчаянная попытка себя прикрыть. Отчаянная и бессмысленная. Она совершенно гола под этим платьем, не предполагающим никакого белья. Когда между ней и ним не осталось ни единой преграды, когда голая плоть встрепенулась мурашками от холодного воздуха кондиционера, Эли задохнулась. Хотя нет, она задохнулась не от пробежавшего по коже холодка, от его взгляда. Зрачки Агиласа сейчас были с красными прожилками. Воспаленные, одержимые, жадные. Он смотрел на нее так, как умирающий в пустыне смотрит на воду.
–Что я делаю? Срываю тряпку, на которой его грязные руки! -наклоняется к губам. Близко-близко, но не целует. Словно заставляет ее его поглощать, впитывать. Ауру, запах, силу…– А еще даю тебе то, что ты так отчаянно просила, Элисса…
Сейчас его голос немного другой. Он все еще хищник. Даже больше хищник, чем еще секунду назад. Просто жертва уже в ловушке. Теперь не нужно спешить. Можно и поиграть. Жестко и агрессивно.
От этого хриплого голоса с манящей поволокой соблазнителя ноги слабеют, заставляя руки притянуть на себя тяжесть тела, а живот скручивает спазм.
Рука мужчины собственнически сжимает ее грудь, цепляя большим и указательным пальцами в захват сосок, и она не выдерживает- всхлипывает с болезненным стоном- от боли и желания одновременно. Выгибается дугой. Её тело живет своей жизнью. Элисса в буквальном и переносном смыслах чувствует себя безвольной тряпкой, заключенной в марионетку, полностью управляемую этим опасным мужчиной. Он прекрасно это понимает и потому победоносно хмыкает. И в то же время, его хрипота и дрожь выдают ответное желание. Он сам тоже на пределе.
–Я уже задавал тебе этот вопрос, Эли… Зачем этот цирк? Чего ты добиваешься, провоцируя меня? Этого?
Еще один болезненно-сладкий щипок за грудь. Но рука теперь не замирает, а движется ниже, сжимает талию, пальцем цепляя пупок и спускаясь вниз.
–Встречный вопрос… зачем этот цирк?– она еще надеется, что удастся противостоять, что может играть на равных,– Ааа…– последние слова тонут в ее агонии. Руки уже затекли, в животе огонь. От его манипуляций все вокруг плывет. Она в аду или в раю? А когда грубая и опытная рука накрывает промежность, Эли начинает яростно трепыхаться, как бабочка, пойманная в банку.
–Влажная…– шепчет ей в рот, так и не подарив даже крошечного поцелуя,– для меня… Ты всегда течешь, когда меня видишь, сладкая девочка?
Болезненно жмурится, поэтому не видит его порочную ухмылку, делающую мужественное, почти всегда каменное лицо одержимым, но чувствует ее- по тону, по интонации.
–Не для Вас…– остатки гордости все еще заставляют предпринимать нелепые попытки ему противостоять хотя бы словами. Тщетно.
Когда его палец входит в нее, как по маслу, а к нему тут же, без церемоний, присоединяется второй, в легких снова нет воздуха, а с губ срываются нечленораздельные стоны.
–Маленькая лживая сучка,– выплевывает и щелкает по клитору умелым взмахом, заставляя ее громко закричать,– я ведь знаю, что ты бросила взгляд на этого нелепого сопляка только для того, чтобы выбесить меня… Не получится… На меня смотри!
Сжимает клитор, одновременно тараня ее пальцами, зажимает второй рукой горло, чтобы поднять и зафиксировать ее лицо, потерянное в стыде и удовольствии.
Сколько ему понадобилось, чтобы свести ее с ума? Счет времени потерян. Есть только ее стоны, влажно-пошлые звуки от яростно таранящих ее лоно пальцев и его хриплое дыхание.
Когда всполохи первого в жизни оргазма с мужчиной накрывают Элиссу, как обвал камней из-за землетрясения, когда голова окончательно потеряна, а ноги уже не держат, заставляя руки судорожно брать на себя всю тяжесть больше не принадлежавшего ей тела, она видит мир размашистыми мазками художника, одаренного дьявольским талантом. Это совершенно. Это ни на что не похоже. Это кратчайший путь к звездам. Это чувство, заполняющее каждую клетку, перед которым отступают и стыд, и сожаление, и все условности этого мира… И лишь его глаза пылают перед ней во всей своей фатальной четкости, клеймя.
–Ненавижу…– шепчут ее пересохшие губы беззвучно, а он просто стоит, не сбавляя ни на йоту своего дикого темпа и жадно впитывает ее реакции. Его губы так и не прикоснулись к ней, хотя были все это время так близко. Только пальцы. Только умелые прикосновения.
Элисса понимает, что все кончено, когда боль в руках ослабевает и она опадает осенним листом на пол. Всё. Её больше нет. Она растворилась во вселенной. Разлетелась на песчинки. Где-то под ней холодной тряпкой чувствуется шелк разорванного платья. Там же, у себя в ногах, растоптанной, она находит гордость и нелепые иллюзии о том, что она что-то может здесь решать…
Агилас поднимает ее. И она снова не успевает опомниться, когда ощущает, как живота касается холодная поверхность стола его кабинета. Сзади слышится звук расстегиваемого ремня. Замирает… Неужели? Сейчас это произойдет? Он просто возьмет и войдет в нее сзади, как это делают животные? Ужаснее всего было то, что она хотела этого, по-животному хотела. Хотела, наконец, почувствовать его в себе. Кому она врала? Она хотела этого с самого начала, когда только зашла в его парижскую квартиру и увидела, что Он может делать с женщиной…
Инстинктивно зажимается от страха и неопытности, а потом… Потом в ужасе вскрикивает, когда чувствует, как кожу голых ягодиц обжигает удар ремня.
Он не дает продохнуть. За первым тут же следует второй и третий, заставляя ее теперь извиваться в агонии, но крепкая рука на пояснице не дает сместиться, оставляя беззащитную пятую точку открытой для его экзекуции.
–Я же сказал, Элисса. Я дам тебе все, о чем ты так просила. А ремня ты просишь давно…
Удар за ударом. Ей отчаянно хочется кричать ему, чтобы прекратил. Просить. Умолять. Но она молчит, до крови закусив нижнюю губу. Хотя бы в этом она будет последовательна.
На каком-то этапе коже так больно, что вскрики подавить не удается. Слез нет. Но лицо горит так сильно, что, как кажется, сейчас действительно воспламенится.
Внезапно он останавливается. Отбрасывает в сторону ремень, который звенит пряжкой по стене. Яростно прижимает ее к себе, вжимается сам. Элисса чувствует каменную эрекцию через ткань его брюк. Впервые с ней такое. Она никогда не ощущала, какой твердой может быть мужская плоть, упирающаяся в ее тело. Зад так горит от боли, что каждое движение как пытка.
– Никто не прикоснется к тебе Элисса. Ты усвоила свой урок?– шепчет в волосы, все еще нависая сверху всей массой тела.
Агония не только на коже. Она и внутри. Всю ее поглотила. Сейчас, когда порочное удовольствие отступило, а рассудок начал проясняться,