— Не называй меня лицемеркой.
Она достает ключи из кармана и с силой кидает их в меня. Я делаю шаг в сторону и ловлю их.
— Дешовка, ты даже попасть в меня не можешь. Давай, лезь в машину, я провожу тебя до дома.
— Не беспокойся.
— Да нет, я беспокоюсь. Ты представляешь опасность.
— Что ты имеешь в виду?
— Снова проткнешь колесо, кто-нибудь тебе поможет его поменять, ты, как настоящая лицемерка, плохо кончишь, а последний, с кем тебя видели, — это я.
— Ах, вот что тебя беспокоит?
— Всем известно, что я изо всех сил стремлюсь к спокойной жизни. Все, не доставай меня, садись в машину и поехали.
Джин фыркает и садится в машину. Заводит мотор, но прежде чем тронуться, опускает окошко.
— Я знаю, зачем тебе это.
Подъезжаю к ней.
— Да? И зачем же?
— Чтобы узнать, где я живу.
— На этой колымаге номер — Roma R24079. Я за десять минут могу узнать твой адрес с помощью своего друга из Управления. И ехать никуда не надо. Давай, двигай, самонадеянная лицемерка!
* * *
Я резко срываюсь с места. Блин. Стэп знает мой номер наизусть. Я сама еще не могу его запомнить. Через минуту он уже позади меня. Я вижу его в зеркало заднего вида. Ну и тип. Он едет за мной, но близко не приближается. Странно, он осторожный. Никогда бы по нему не сказала. В общем, я его совсем не знаю. Да-а…
* * *
Постепенно сбавляю скорость и держусь подальше. Я не хотел бы, чтобы Джин выкинула какую-нибудь шутку, например, резко тормознула. Это самый лучший способ вывести мотоциклиста из строя. А потом сказать ему: ты не держал дистанцию. Корсо Франча, пьяцца Эуклиде, виа Антонелли. Ну и несется эта лицемерка. Не останавливается ни на одном светофоре. На всей скорости проезжает мимо Посольства. Обгоняет машины, стоящие на светофоре, едет дальше, поворачивает, не мигая поворотником, направо, потом налево. Один полоумный гудит ей, но поздно. Виа Панама. Останавливается чуть не доезжая пьяццале делле Музе. Джин паркуется в один прием, вклинившись между стоящими машинами, не коснувшись их. Грамотно и четко. А может, просто случайно так получилось?
— Эй, ты здорово маневрируешь.
— Ты остального не видел.
— Интересно, бывает так, чтоб ты в ответ не отпустила шуточку?
— Хорошо. Спасибо за ужин, я чудесно провела время, ты был просто чудо, твои друзья — фантастические, пардон, эпические. Извини за путаницу с ключами и спасибо, что проводил. Так годится? Ничего не забыла?
— Нет. Не пригласишь к себе?
— Что-о-о? И речи быть не может. Я не приглашала к себе даже своих парней, а ты хочешь, чтобы я пригласила тебя, незнакомого человека? Еще чего!
— А что, у тебя они были?
— Парни?
— Да, кто же еще?
— Куча.
— И как только они тебя переносили?
— Они были сильны в математике. Они подсчитывали плюсы и минусы, и в сумме получалось, что положительных качеств у меня больше, чем отрицательных. Но ты, увы, в математике не силен.
— С этим предметом я, действительно, не дружил.
— Вот именно. И теперь с цифрами у тебя проблемы… Добрый вечер, господин Валиани…
Я оборачиваюсь, чтобы посмотреть, с кем она здоровается. Сзади никого нет. И тут слышу звук захлопнувшихся ворот. Поворачиваюсь обратно: Джин стоит по другую сторону решетки, которая еще дрожит. Ворота закрылись. Ну и ловка же она.
— Хоть ты и эпический, а попался на ерунде.
Джин бежит к входной двери. Шарит в кармане. Ищет ключи. У меня уходит секунда на то, чтобы просунуть руку между прутьев, щелкнуть замком и, открыв решетку, махнуть к ней — а она по-прежнему безрезультатно ищет ключи в кармане. Подбегаю сзади и обнимаю ее. Она выкрикивает. Я держу ее крепко.
— Ты играла в детстве в прятки на счет? До трех не досчитала, а я уже тебя поймал. Теперь ты моя.
Ее волосы вкусно пахнут. И запах не сладкий, — ненавижу сладкие духи. Они пахнут свежестью, радостью, весельем. Джин пытается высвободиться, но я ее не отпускаю.
— Если ты не приглашаешь меня наверх, давай познакомимся поближе здесь.
Она пытается стукнуть меня каблуком по стопе, но я быстро расставляю ноги шире.
— Тихо… Эй, я же не делаю тебе ничего плохого. Я даже руками тебя не трогаю. Только обнял, и все.
— А я тебя не просила.
— Ты думаешь, в таких случаях надо просить: «Ну, пожалуйста, обними меня»? Джин, Джин… твои многочисленные парни так говорили?
Наши щеки почти касаются друг друга. Ее щека гладкая, мягкая и свежая, как чудесный золотистый персик, кожа прозрачная, без малейшего макияжа. Я прикасаюсь к ней губами, но не целуя, не кусая. Она крутит головой вправо, влево, чтобы высвободиться, но от меня так же трудно избавиться, как от собственной тени. Дует легкий ночной ветерок, он доносит до нас слабый запах жасмина из сада.
— Ну что, не передумала?
— Даже не мечтай.
Отвечает она как-то странно: тихим и немного хриплым голосом.
— Но ведь тебе нравится…
— С чего это ты взял?
— По голосу чувствую.
Она откашливается.
— Слушай, ты отцепишься или нет?
— Нет.
— Как это — нет?
— Прости, но ты же спросила? Я тебе ответил: нет.
Я делаю еще одну попытку. Тихо-тихо шепчу:
— Тук-тук, Джин, можно войти?
— Ты даже не представляешь, что тебя там ждет.
— Я никогда не вхожу туда, выхода откуда не знаю.
— Прекрасная фраза.
— Тебе понравилась? Я позаимствовал ее из фильма «Ронин».
— Идиот.
Думаю, ей приятно. Крепко обнимаю ее и слегка раскачиваюсь вместе с ней вправо-влево, прижав ее руки к телу. Напеваю что-то. Это Брюс, но не уверен, что она его узнает. Мое медленное пение превращается просто в горячее дыхание и, смешиваясь с ее волосами, спускается ниже — к шее. Джин расслабляет руки. Кажется, немного поддалась. Я снова медленно напеваю, выгибая тело. Она следует моим движениям, теперь мы заодно. Я вижу ее губы — они прекрасны. Мечтательно полуоткрытые, они слегка трепещут — может, она дрожит? Я улыбаюсь. Слегка отпускаю ее, но не совсем. Отвожу правую руку. Медленно подношу к ее бедру. Тихо-тихо. Она повторяет мои движения такт в такт, глаза ее скрыты в полутьме, можно лишь догадываться о том, что она сейчас чувствует. Она увлечена и насторожена, как ребенок, пытающийся отгадать фокус, который ему показывают. Глажу ей шею, прижимаю ладонь к ее щеке. Слегка толкаю ее, будто играя… Поворачиваю ее влево. Вот так, тихонько. Джин медленно поворачивается, волосы падают ей на лицо, и вдруг, из этой ароматной черной чащи появляются ее губы. Подобно розе любви — еще не раскрывшейся, нежной и влажной. Она вздыхает и на стекле двери оседает маленькое облачко пара. И тогда я ее целую. Она улыбается, позволяя мне сделать это. Слегка покусывает мне губу, потом перестает, и это прекрасно. Это драматично, комедийно, это рай… Нет, лучше. Это ад. Потому что я начинаю возбуждаться.