— Блин, я съесть ничего не успела.
— И я.
— Ну же, будь умницей, потом я тебя угощу мороженым у Джованни.
— Да знаю я, что там подают. Трубочки, набитые одним кремом.
Все смеются, даже Скелло удается высвободить ногу из сиденья, но тут вдруг снова появляется маляр, который наконец-то понял, что происходит. Я поймал руку Джин и стаскиваю ее со стола. Она чуть не упала: я поймал ее на лету.
— Что случилось?
— Пока ничего, но лучше убраться отсюда.
— Подожди… куртка. — Она возвращается к с гулу, хватает курточку Levi’s и мы идем к выходу.
— Чао, Вит, извини, мы тут попраздновали немного.
— Да уж, попраздновали… всегда у вас так. Я вам попраздную!!!
Кажется, что он сердится, но на самом деле, он, как всегда, веселится. Он стоит в дверях. Смотрит, как мы с шумом выбегаем. Скелло подпрыгивает, и выставив ноги в сторону, бьет ногой о ногу а ля Джон Белуши, остальные смеются, Лукконе и Бани тибрят какую-то еду с чужих столов: брускеггу, кусок колбасы. Балестри идет как-то медленно, у него остановившийся взгляд: перепил или еще что-то. Но и он улыбается и разводит руками в стороны, как бы говоря: «Ну, вот такие они». Хотя и сам он «такой вот». Скелло на лету выхватывает кусок курицы из рук одной синьоры, которая уже поднесла его ко рту. Та закусила губу и стучит разгневанно по столу.
— Это невозможно! Самый лучший кусочек! Я его напоследок оставила!
Вит, допивающий вино из бокала, прыскает от смеха и опрокидывает его на себя. В этот момент мы с Джин проходим мимо, и не желая отставать, я ворую у синьоры картошку. Откусываю половину:
— Вкуснятина, еще горячая, нежная, такую только Вит делает, он сам ее режет, и никогда не покупает заморозку. Держи.
Даю оставшуюся половинку Джин.
— И не говори потом, что я не угостил тебя обедом.
И мы, держась за руки, убегаем за остальными… Джин трясется от смеха, во рту у нее — половинка картошки фри.
— Горячая…
Жалоба ее притворна — она смеется как сумасшедшая. И бежит — волосы развеваются над темной курткой. И в эту минуту, среди ночи, в голове у меня одна-единственная мысль. Я счастлив, что сегодня на заправке она меня обнесла на двадцать евро.
22
Позже в машине.
— Твои друзья немного с приветом, но симпатичные. Иногда нам, женщинам, приходится проводить время с какими-то дохляками.
— Нам, женщинам… кому это — нам женщинам?
— Ну ладно, иногда мне приходилось проводить время с какими-то дохляками. Так лучше?
— Немного.
— Хорошо. Тогда мне надо было бы сказать: «Какие у тебя фантастические друзья!». Так лучше?
— Фантастические. Какое ужасное слово. Похоже на название какого-нибудь фильма. Еще скажи — эпические!
Джин смеется:
— О’кей, туше. — Потом смотрит на меня и морщит брови. — У-упс, прости. Ты ведь по-французски не понимаешь?
— Как это не понимаю. Туше, туше, это значит… — И резко поворачиваю машину. Она падает прямо мне в объятия. Ее грудь у меня в руках. — Вот что значит туше, правильно?
Она снова пытается дать мне пощечину, но на этот раз я проворнее ее и парирую удар.
— У-упс, прости. То есть, пардон! Я совсем не хотел тебя «тушировать», но tu es très jolie[26]! Ну, как мой французский? Вот мы и приехали. Не знаю, как это сказать.
Я выхожу из машины. Джин сердится.
— Удовлетвори мое любопытство: если твои друзья такие из себя эпические, то почему же ты проехал место встречи, сделав вид, что ты их не увидел?
Блин. Вот заноза. Все замечает. Я поворачиваюсь к Джин вполоборота и иду к мотоциклу. И тут же чувствую острую боль в животе.
— А это, если ты и не знаешь, называется томбé, то есть упавший и проигравший, придурок!
Джин заскакивает в машину, резко заводит мотор и на двух тысячах оборотов срывается с места. Я бегу к мотоциклу. Пара метров и я у цели.
* * *
— Нет, вы только посмотрите на него! Да пошел он в задницу. Что он о себе воображает? Ну, положим, его зовут Стэп, и что из этого? Какого черта… да, он легенда, но для кого? Для своих друзей. Эпических друзей, как он их называет. И что дальше?
— А дальше то, что он тебе нравится.
Я с детства любила представлять себя в двух лицах: Джин-1 — мстительница, а Джин-2 — умница. Так я их называла. Первая, Джин-1, мстительница — Сильвия. Между прочим, в детстве у меня была подруга, которую так звали, и я с удовольствием позаимствовала у нее это имя. Вторая Джин — умница, — Плачида, она романтичная и уравновешенная. И Сильвия с Плачидой вечно обсуждают все, что со мной происходит.
— Да, он мне нравится. И что из этого?
— Тогда ты ошибаешься.
— Объясни поточнее, что ты имеешь в виду.
— О’кей, он мне очень нравится! Мне нравятся его короткие волосы, его чувственные губы, его добрые и веселые глаза, его руки… Ах да, мне безумно нравится его чудная большая задница.
— Какая же ты злая.
— Ой, только не надо меня лечить.
— Ах, вот как?
— Да, вот так.
— Ну, если он тебе так нравится, объясни мне, зачем ты утащила у него ключи от мотоцикла?
— Потому что никто не имеет права хватать меня за грудь, без моего разрешения. Ясно? А Стэп, этот легендарный, даже эпический, такого разрешения не получал. И эти чудные ключи я сохраню как память.
— Я уверен, сейчас ты думала обо мне.
Черт, это же Стэп. И он на мотоцикле — как ему удалось уехать?
— Остановись и припаркуйся, иначе я разнесу вдребезги твой драндулет.
Наверное, он соединил провода, вот черт. Я торможу и останавливаюсь. Если он так быстро справился и поехал — пусть он и не легенда, но шустрый точно.
* * *
— Ну что? Молодец, очень весело.
— Что именно?
— Ах ты еще и дурочку разыгрываешь? Ключи.
— Ой, извини, я только сейчас заметила. Знаешь, наверное… Да, точно, ты просто ошибся курткой и положил их в мою.
Я беру ее за воротник.
— Нет, Стэп, клянусь, я только сейчас заметила.
— Не надо мне твоих клятв… Врунья.
— Ну, может быть, я их по ошибке взяла…
— По ошибке ты сильно ошиблась. Ты взяла у меня ключи от дома.
— Правда?
— По-твоему я вру?
— Быть того не может.
— Может. — Я отпускаю ее. — Ты лицемерка.
— Не называй меня лицемеркой.
Она достает ключи из кармана и с силой кидает их в меня. Я делаю шаг в сторону и ловлю их.
— Дешовка, ты даже попасть в меня не можешь. Давай, лезь в машину, я провожу тебя до дома.
— Не беспокойся.
— Да нет, я беспокоюсь. Ты представляешь опасность.
— Что ты имеешь в виду?
— Снова проткнешь колесо, кто-нибудь тебе поможет его поменять, ты, как настоящая лицемерка, плохо кончишь, а последний, с кем тебя видели, — это я.