Я уж и спрашивать боюсь.
— Зато я спрошу, — нагнала подласую шею грива в репьях. — Что ещё за тварь?
— Пернатый исполин небес: гигантская хищная птица. Она как раз любит места, отличные от горных высот, где не приходится конкурировать за еду с грифонами и вивернами.
— Я твою рух-лядь ещё на подлёте подобью, — ухмыльнулся Рэксволд. — У меня дрессированные кинжалы и завидная меткость.
— Кстати об этом. Не забывай про лимитированный запас крови. Если над тобой вдруг перестала довлеть духота, ты на полпути к обмороку.
— Да ладно пугать. Тут свежо просто.
— И, вероятно, ты не чувствуешь усталости. Как скажешь, — пожала плечами вампирша: повод задуматься дан, а публичное признание правоты уже не так важно.
— Угу. Тело тренируй, магию тренируй, но будь, как огурчик, — проворчал ассасин и, натянув поводья, остался позади. — Чего уставился? — поймал он взгляд проезжавшего мимо Шойсу, а затем плавно присоседился к Эрминии.
Перевал встретил всадников шумным ансамблем цикад и сладковатыми запахами цветов, порой настолько крупных, что явно ощущалось, когда они задевали сапоги. Рассекая море трав, неустанно колышимое ветерком, странники продолжали двигаться вдоль оврага.
Там, внизу, колосились пучки зазубренных колючек, а где их не было, угрожали чёрными шипами серые кустарники, напоминавшие пепельные пятна на зелёном полотне. Справа же, на крутом склоне, тянулись к голубому небу одинокие деревца.
Скарги по-прежнему парил под облаками. Купался в солнечных лучах, ментально посылая Лайле особо интересные виды. Та не протестовала. Напротив. Выражала любопытство, позволяя мефиту наводнять разум яркими картинками. Не каждому дано насладиться пейзажами с высоты птичьего полёта.
Вот шрамом рассекавшая овраг расщелина. А вот похожий на кабана валун, притаившийся у дальнего подножия. Выжженное пятно травы, в контурах которого мерещилась бегущая лошадь. Высокий водопад, настолько белый, словно с плато лилось молоко. Лысоватый уступ с огромной кучей хвороста. Секундное замешательство рассекло фантазии лезвием реалий: гнездо, это было гнездо!
— Здесь водятся рух, — поглядела на следопыта Лайла.
— Я помню, ты гово… — повернув голову, тот застал тревожное лицо. — То есть уже наверняка?.. Ты учуяла запах?
— Скарги заметил гнездо. Туда легко поместятся два Бамбука.
— Где-то рядом? — заозирался Джон.
— В полумиле на запад. Для яиц и птенцов после Возвращения прошло слишком мало времени, но это не мешает самке хлопотать об их будущем доме. Раз гнездо уже возведено, она летает по округе и собирает всё, чем можно его устелить. Земля. Ил. Трава.
— И нас соберёт, если заметит…
— Именно. Отзову пока Скарги, чтобы не привлекал внимания.
Горная ложбина, по которой ехали всадники, вмиг перестала быть живописной. Приходилось постоянно вертеть головами, чтобы не пропустить появление рух. И даже так в скользивших по склонам тенях облаков иногда чудился парящий силуэт, а в шелесте трав — свист рассекавших воздух когтей.
— И, опасаясь злобной куропатки, они ехали в неведомые развалины, где их ждал очередной древний маг… — Рэксволд, стремя в стремя рысивший с Эрминией, скосил на неё взгляд: — А ведь были времена, когда мы просто убивали мразей и сорили золотом на постоялых дворах.
— Ты сорил.
— Зато ты знаешь, чем коса копчёного сыра отличается от виноградной колбаски с орехами, — ассасин полоснул взором облака и усмехнулся. — Меня от твоей неприхотливости поначалу передёргивало. Дай волю, спала бы под открытым небом и питалась тем, что само приползёт.
— Мне за глаза хватало варева из бандитских котелков, вяленого из их сумок.
— И сперва ты даже не догадывалась, что за головы ублюдков могли заплатить…
— Нарывались. Подыхали. Запасы пополняли, — посматривая по сторонам, Эрминия ненадолго задержала взгляд на Рэксволде: — Чего ещё надо одинокой страннице?
— Угу, запасы пополняли. Представляю, сколько выпивки ты оставила мародёрам. Или вообще перевела. До сих пор помню, как в той пещере ты разрубила бочонок вина. Грязь с меча ей смыть, видите ли, нечем.
— Не грязь, а дерьмо. Урод был буквально набит им. С тех пор клинки в пузо стараюсь не всаживать.
— Всё равно, славные были деньки, — с улыбкой на губах вздохнул ассасин. — Морской волк искал себя на суше, а белая тигрица бежала от снегов. Два одиночества встретились. И, казалось бы, нелепая стая не оставила даже захудалого шанса местным шавкам. Всех передавили. Набили карманы золотом да двинулись дальше. Нравилась мне та свобода. Ехали куда хотели. Без оглядки на судьбу, не считаясь с миром. Будто он был создан для нас, — Рэксволд помрачнел: — А теперь все повязаны ремнями каких-то обязательств… Леонардо… Апофеоз… Спасибо, хоть флюгер богов из задницы вынули.
— Леонардо? Не желтоглазка? — немного удивилась оговорке Эрминия. — Совсем захандрил…
— Ты разговор-то в сторону не уводи. Мне интересно, что у тебя на душе.
— Прям интересно? — дрогнул мимолётной ухмылкой уголок губ. — Иней там… с клочком весны. Одной ногой стоять в могиле мне было как-то привычнее.
— И… — ждал продолжения ассасин.
— Тебе всё разжёвывать надо? Ну, давай, разжую. На севере у баб две роли: рожать или убивать. Не вылезать из-под пьяного мужлана или воевать под «совиным» крылом. Всё предельно просто. До омерзения просто. Настолько, что хочется свалить подальше. И вот я на чужой земле, где здешние миролюбивые обитатели понакрутили всяких сложностей. Отпоили ими замёрзшую душу. На деле же — отравили. Я искала выбор, а нашла силки. Силки неопределённости. От гордой воительницы ни черта не осталось. Кто я теперь, Рэкси? Наёмная убийца? Будущая мать? Беглая преступница? Сомнительная подруга? А может, всё разом? Я стараюсь забываться, но мне сложно чему-либо радоваться: взгляд в прошлое поганит настроение, взгляд в будущее — вызывает раздражение. И раз тебе приспичило выспрашивать, что у меня на душе, давай-ка, ответь на этот вопрос, — взор серо-голубых, похожих на льдинки глаз, впился в ассасина, явно не ожидавшего такого напора: — Ну? Нечего сказать? Тогда лучше высматривай птицу.
Дальше они поехали молча. Эрминия неспешно озиралась, заставляя чуть шевелиться стекавшую по плечу косу. Рэксволд же пялился вперёд, на притороченное к седлу копьё: на древке — темнели грондэнаркские символы, в голове — ворочались странные мысли.
— А если есть? — вдруг сказал ассасин, приковав к себе взгляд сбоку. — Возможно, ты уже забыла, почему оказалась в пустыне. Я вот помню. Хотела забыть свою родину. Хотела никогда не видеть снега, суровых бородатых рож. Знаешь, я рад, что от гордой воительницы ни черта не осталось. Даже колючего акцента. Это наследие севера. Хотя какое наследие — так, долбаная заноза. Теперь её нет. Ты ведь стремилась к этому. Ну так хватит оглядываться назад и без толку таращиться в завтра. У тебя есть настоящее — в нём ты можешь стать кем угодно.
— Трепаться ты умеешь, да… Только какой смысл умничать, если сам недоволен настоящим?
— Доволен, — Рэксволд улыбнулся, показав, что светлая грусть такая же щуплая, как трофейный меринок. — Так… воспоминания накатили… Они — накатили, а я — нет, — со смешком подметил он.
— Неймётся? Ну так вперёд. Пойло у Джона. Интересное. Ардонэйзийское, — нарядились в сарказм полные пренебрежения слова.
— Я завязал, — уверенно мотнул головой ассасин. — Даже нюхать не стану. Не понюхаешь — не пригубишь. Не пригубишь — не напьёшься. Видишь, как просто?
— Эта песня старее, чем кости в обвалившейся берлоге. Слышала её раз пять.
— Но теперь-то всё иначе. Не за горами день, когда я буду сына воспитывать. Ну или дочь. Малявке и без меня дурных примеров хватит.
Тяжёлый взгляд Эрминии едва не сбросил Рэксволда с лошади:
— То есть это я виновата, что раньше, при каждой встрече с друзьями, ты наклюкивался, как пропойная забулдыга? А зубы тебе не проредить, чтобы грудняка щербатой улыбкой развлекать было проще?
— Честно? Кровавый кашель помог понять, чего я хочу. А потом и магия, как снег на голову свалилась. Куда тут пить, когда с собой не в ладах?
— Ох, Рэкси, за язык тебя никто не тянул. Сорвёшься — сломаю тебе рёбра. Будешь снова кашлять кровью: ждать запрещающего озарения.
— Что тут скажешь… Жестоко. Но справедливо.
Разговор в конце отряда вышел интересным и… никем не замеченным. Шойсу не мог оценить его по причине незнакомого языка, Джон — из-за удалённости, а Лайла, хоть и слышала, совсем не слушала: чутко следила за окрестностями. Дорога змеилась между горными склонами и низинами, но вуаль небес марали разве что