синела под натиском дохлого света. Ни водки не было, ни ружья, ни Саши. Сержант некрасиво тянулся к двери, и пахло чем-то, не пойми чем.
Вещественные доказательства
* * *
Один из бывших подопечных прислал сообщение.
«С Новым годом. Тебе – удачи скорой, мне – фарту воровского».
Его сложно считать «подопечным». Я в сыновья гожусь ему. Он по тюрьмам полжизни (больше).
– Сукой буду, – говорил мне когда-то, – я столько всего видел, но ты, Серёга, единственный нормальный мент.
После праздников у него суд. При встрече сказал: это последний заплыв будет. Там и сдохнет.
Когда я только начинал, мне объяснили: главное, чтобы тебя потом уважали не только потерпевшие, но и обвиняемые.
Меня многие хотят «убрать», а другие – не хотят. Я расследую дела, которые не имеют резонанса для всей России (и слава богу), но те, что влияют на обстановку в городе и районе.
Хотел написать рассказ про «последний заплыв», но подожду пока. Может, выдержит, и выйдет ещё, и поздравит меня с каким-нибудь новым, 2026-м.
* * *
Раньше спрашивали, раскрыл ли я дело, теперь – написал ли новую книжку?
Даже не знаю, на какой из вопросов легче ответить.
* * *
Иду домой. Ключи достал. Читаю объявление.
«Уважаемые жильцы. Соблюдайте порядок. Избавимся от мусора вместе!».
Закрылся, короче. Мало ли что.
* * *
Вообще я привык уже ночевать в отделе. Помню первое дежурство: не спал – ждал очередного происшествия. Теперь не сплю, потому что не могу. Только смотрю на старую раскладушку (одна на всех) и помню: кажется, летом 2017-го завелись в ней клопы.
«Это не клопы, – сказал один старый следователь, – это нервы твои».
Не сплю, короче. Не могу.
Хуже всего – просыпаться. В армейских нарядах спали по четыре часа. Отрубался без единого скрипа с десяти до двух, потом будил дневальный (за такой подъём хотелось набить морду). Я шёл по январскому плацу Краснодарского училища (молодой, бритый, некрасивый), считал дни и думал: не повторится, никогда, ни за что.
Повторилось. Хули делать. Сам виноват.
Академия в Нижнем Новгороде. Щёлковский хутор, опять зима. По-прежнему молодой, не самый красивый: бушлат велик, шапка сползает. Одна кокарда блестит, и звёзды переливаются в небе (холодно будет). Шесть баков с картошкой, хлеб какой-то: разгрузить, почистить, убрать.
Ночь всегда проходит быстро. Бежит, как с места преступления. Хрен догонишь.
За окном салют. День города. Фонтан открыли. Никто не спит. И я не собираюсь.
Даст бог, ничего не случится. Спущусь через час-другой в дежурку, потрещу с оперативником, дам прикурить участковому, услышу вопли пьяных нарушителей, чайник поставлю, кофе налью.
Уснуть бы, да не могу. Разучился.
Только ночь бежит, вину обгоняет.
Всё в порядке. Никто не виноват. Виноватых – бьют. Так меня учили (капитан Севтинов, лейтенант Пацура, старший сержант Горбенко). Я хорошо учился: отличник боевой подготовки. Но всё равно не понял, за что и почему.
Никто не виноват. Только ты сам. Но за это прощают. Будут бить – кинусь в драку. Утром всё равно заживёт.
* * *
Когда меня читают сотрудники полиции, они узнают в моих персонажах друг друга. «Это про тебя, такой же ленивый». «А про меня там есть?» «Напиши нормально, чтобы всё чётко было».
Это очень весело.
Один признался, чистосердечно. Говорит, прочитал три страницы и стал играть в телефон.
Так-то лучше.
* * *
Спросил у начальника, можно ли прийти на работу в цветных носках.
Теперь дежурю в субботу.
Нельзя, короче.
* * *
Допрашиваю женщину в качестве свидетеля. Спрашивает:
– А среди следователей есть писатели? Детективные истории, все дела…
– Есть, наверное, – отвечаю, – заняться им больше нечем, этим следователям.
Смеётся. Смеюсь.
* * *
Капитан Калмыков поручил мне однажды делать боевой листок.
Я сказал, что не умею рисовать. «Никто не умеет», – ответил ротный, и выдал рулон бумаги и набор цветных карандашей.
Каждую субботу после ПХД я сгорал от стыда, между синим и зелёным выбирал чёрный. Спустя полгода получил младшего сержанта. Калмыков признался: руки у тебя кривые, зато голова на плечах. Служи на здоровье.
…Приехал как-то в Краснодар. Стоял напротив училища, видел капитана (уже майора). Он шёл и говорил сам с собой. Хотел подойти, спросить. Не решился.
Иногда смотрю на себя – того, другого – и думаю: всё-таки сволочь ты, Серёжа. Стал сержантом за боевой листок – а другие землю рыли, и ничего.
* * *
Звонит начальник.
– Я тут прочитал в новостях, ты Букеровскую премию[1] получил?
Смеёмся.
– Дело когда закончишь?
* * *
Всю ночь выезжал на происшествия. Приехал к одной женщине, которая чуть не стала жертвой мошенников.
– Ой, спасибо вам, – говорит, – чай или кофе?
– Да нет, – отвечаю, а сам бы не отказался.
– Ну, тогда водки?
Молчу.
Потом пьянющий мужик пытался убедить меня в несовершенстве мира.
Молчал, держался.
В четыре утра захожу в квартиру к пенсионерке. Рано встают пенсионеры, ищут внимания.
– Ой, какой молоденький, – заявляет с порога и улыбается, улыбается.
В шесть утра выпил кофе. Понял, что мир всё-таки совершенен. Устал что-то.
* * *
К сожалению, я теперь очень известный следователь. В какой бы городской отдел ни приехал, обо мне уже знают. Только услышат фамилию – и понеслось.
– Ты тот самый, кто стихи пишет?
– Да не стихи он пишет, а рассказы. Да, Серёга?
– Ну, – говорю, – написал что-то, да…
Я не знаю, что отвечать. Мне всегда неудобно от подобных вопросов. Говорю, что не понимаю, о чём идёт речь. Вы меня с кем-то путаете, ребята. Иду, короче, в отказ.
* * *
Спросил у начальника, будет ли премия ко Дню полиции.
– Ты, – говорит, – получал уже какую-то премию.
Не поспоришь, короче.
* * *
Дудь спрашивает Шило: есть ли полицейские, которые слушают «Кровосток»? Будто бы полицейские только и делают, что слушают гимн России и смотрят «Улицы разбитых фонарей».
* * *
Время от времени ко мне заходит начальник и спрашивает, читал ли я «Мир как воля и представление» Шопенгауэра. Нет, говорю, не читал. У меня в производстве двадцать четыре уголовных дела. Какой ещё Шопенгауэр.
Потом он забывает и опять спрашивает: не читал? Не читал.
Прочитай обязательно.
Он очень любит немецкую философию.
Сегодня зашёл, осмотрелся, кивнул. Ну? Нет?
Нет.
Думаю: надо прочитать. Может быть, там секрет какой. Что он так переживает.
* * *
Кассирша в «Пятёрочке» постоянно советует мне, что купить на вечер, напоминает про карту, где у меня, наверное,