атаковали всерьез.
Как раз тогда, когда Зибанежад, пожелавший от скуки пообщаться со своими телохранителями прокашлялся и испив из деревянной походной чаши освежающего холодного отвара принялся рассказывать:
– Однажды, Саладин вошел во взятый им город. Он восседал на дивной красоты жеребце, посреди окружавших его эмиров. И вдруг одна женщина с истошными воплями прорвалась сквозь строй стражей и рухнула на колени перед султаном. Она просила разыскать ее сына, которого взяли в плен при захвате города. Мольбы этой христианки настолько тронули душу султана, что он положил ногу свою на шею коня и объявил эмирам, что не тронется с места, пока сына этой женщины не доставят сюда. И чтобы вы думали? Его разыскали и вскорости вернули матери.
– Дивные дела твои, Господи! – воскликнул Гарольд, которому я переводил и истово перекрестился.
Тут на нас и напали.
Это были не просто разбойники, а разбойники хорошо обученные, и еще я понял, что на сей раз, мы обречены сражаться. Случайно, или нет, они оказались здесь, но очень уж грамотно они произвели охват каравана, и лишили нас возможности всяческого маневра. И хотя навскидку силы были примерно равны, не было никакой гарантии, что у наших противников в скором времени не появятся союзники.
Проклятая крепость стояла там же где и была. А что с ней сделается?
– Это люди Османа, – сказал Ахмед и добавил что-то про себя, из его интонации я заключил, что дела наши плохи.
– Кто таков? Разбойник?
– Да, он держит в страхе все караванные пути. Правда говорят, что он шагу не сделает без приказа Султана. И тот снабжает его всем необходимым. Только что-то мало их сегодня. Не к добру…
Нам какая разница? Султан, не султан. Почему бы и нет. Хороший отряд на христианских пока владениях, чтоб не скучали христиане. Хороший ход.
– Отдайте купца и будете жить!
Он стоял весь в черном, крепко вбив ноги а песок и щурился разглядывая нас из-под белой, словно мертвой ладони. У него была черная борода и испрещенное морщинами и шрамами лицо. И волчий взгляд холодных глаз. Нет. Глаза не были холодны, они были словно замерзшая вода тысячелетнего озера.
Переглянувшись с Гарольдом, мы двинулись навстречу, на переговоры.
Он втянул из кармана плотный мешочек из грубой ткани, развязал и протянул мне:
– Хочешь?
– Чего там? – опасливо спросил я.
– Грибы. Сушеные, – пояснил Гарольд.
– Нет, не буду…
– Как хочешь, – Гарольд меланхолично закинул в рот небольшую жменьку черных грибов и медленно задвигал челюстями. – А мне они сегодня понадобятся…
«Ого! – подумалось мне, – германец у нас-то не простой, сейчас наестся грибков своих и разбойников в раз покрошит самостоятельно!»
– Как зовут тебя? – подбоченившись спросил я по-арабски.
– Хасан, – коротко, словно клинком рубанул, ответил человек в черном.
Гарольд дожевал грибы и шумно отрыгнул, араб покосился на него, но промолчал.
– Зачем он тебе?
– Много вопросов неверный, отдай и будешь жить.
«Я неверный? Сам ты неверный!» Как много диалогов здесь на востоке развивались по этому сценарию, ужас!
– А твои люди не побояться прийти сюда?
Гарольд указал на толпу за спиной переговорщика, и страшно поглядел на разбойника. Я перевел.
С глазами германца творилось что-то невероятное, видал я эти штучки, но тут был особый случай, на Гарольда действительно стало страшно смотреть. Глаза его источали могильный ужас, борода встопорщилась, жилы на лбу надулись и запульсировали. А зрачки? Они расширились настолько, что глаз казался совершенно черным. Казалось сейчас, в сию же минуту с ним приключится припадок. Разбойник тоже все это понял и бормоча под нос что-то непонятное кинулся прочь. Его проняло до костей.
Лицо у этого Хасана перекосилось и пошло пятнами, на бегу он развел в стороны руки и вдруг резко хлопнул
Рябь какая-то побежала вслед за этим хлопком. Марево. Не знаю как и назвать, только что-то двинулось в этом мире. Двинулось и потекло сквозь пустыню и сквозь нас…А может это мне показалось. Резко стошнило, Гарольд, увидев мое удивленное лицо, захохотал, и я поспешил увести его, благо проклятый Хасан куда-то скрылся. Вот только что был на виду. А теперь раз и нету, и только строй всадников и их дурацкое улюлюканье…
Гарольд вынул из ножен двуручник и разрубил упавшее с телеги бревно. Как телегу не разрубил заодно, ума не приложу. Потом его вроде немного отпустило. Не знаю, я перестал за ним следить, у меня нашлись другие занятия.
Я скомандовал спешиться и более-менее грамотно расставил повозки и стрелков, юный египтянин попытался было что-то возразить, но я был не склонен к длительным беседам и просто швырнул его под повозку, приказав не высовываться, раньше времени, там он и исчез. Больше я его не видел.
Рядом танцевал Гарольд, он разделся до пояса и теперь ножом рисовал на груди какие-то узоры. Хороши в лесу грибочки, или берсерком по жизни, как говаривает незабвенный Гийом, любящий изящное словцо!
Меж тем все оставалось на местах. Строй разбойников, которые не решались атаковать, и наши оборонительные позиции слегка усиленные набирающим силу берсерком. В данный момент он танцевал некий сложный танец вокруг воткнутого в песок двуручника. В иной ситуации это наверное было-бы забавно, но сейчас, когда на тебя нацелено полсотни клинков… Не знаю. Все чего-то ждали.
– Эх, саиб, не надо было тут ночевать. Плохая примета, – сокрушался Ахмед.
– Я в приметы не верю, – отвечал я.
– Они в тебя верят! – засмеялся Ахмед.
– Сейчас будут торговаться по-настоящему, зря он грибы съел, – сообщил Ахмед, – защити нас Аллах!
– Сходи, узнай у купца, чем мы можем пожертвовать из груза для спасения наших тел.
Ахмед возвел очи к небу и удалился.
Когда он вернулся с ответом, к нам уже двинулись новые переговорщики, Зибанежад обещал отдать каждого десятого верблюда с поклажей, учитывая, что животных было три десятка, отдавать пришлось бы трех, не думаю, что такое количество разбойников удовлетворится таким раскладом.
Я вздохнул и снова поехал навстречу. Один, Гарольд обеспечивал поддержку, кружа в своем бесконечном ритуальном танце. Кто его учил? Ноги б вырвать таким учителям!
Переговорщиков было двое, их лица под черными тюрбанами были закрыты платками, думаю больше от ветра, чем из-за боязни быть узнанными. Бояться, они не боялись ни черта, ни дьявола, что становилось понятно при одном только взгляде в их пронзительные хищные глаза.
– Мы забираем все! – сразу и безапелляционно заявил один из них на неплохом французском, присмотревшись к нему поближе, я решил, что это определенно не араб, – и можете убираться на все четыре стороны. Аллах сегодня милостив.
– Заманчивое предложение, – ответил я, внимательно рассматривая собеседника, – и сколько человек ты желаешь положить в этих песках сегодня до захода солнца?
– О! Вы хотите отдать свои жизни, за этого жирного ублюдка Зибанежада?
«Ого, они даже знают имя купца! Впрочем, чему удивляться новости по пустыне разносятся моментально».
– Не знаю, на все Воля Божья! Это моя работа и