ночь на эту станцию и в эту смену, а потом ничего – помирились…
Сегодня заходя через служебную дверь, посторонился и выпустил на платформу сухонькую старушку-уборщицу. Ходят они в красном, как палачи. А я добрый. Но мысли-то в черепушке бродят аномальные, за секунду придумал хохму. Захожу в помещение дежурной по станции и с порога говорю вместо здрастье:
– А вы эту бабульку давно знаете?
Дежурная мало знакомая попалась, говорит:
– Так это Павловна, работает она у нас тут…
Я сел и сокрушенно заявляю:
– Это хорошо, а то нам про бдительности усиление инструктаж сегодня проводили, так там ориентировка была, что ходит по станциям бабуля одна в уборщицу переодетая, а на самом деле маньяк-расчленитель. Одевает на себя форму красную, к дежурной подкрадывается в конце смены, когда бдительность притупляется, и спицей ее вязальной в ухо – чик… И все…
– Что все?
– Амба, на органы режет, вот на Восточной недавно случай был…
Дежурная слушала внимательно и делала вид, что-то пишет, но ручка в ее рученьке подрагивала заметно… Тут из подсобки выперлась Валентина Григорьевна, сменщица, ветеран метрополитена, заслуженный работник. Была она переодетая с ночи в гражданское, и походила на монумент «Рабочий и Колхозница», именно на женскую его часть, и уперев руки в бока заявила со всей ответственностью:
– Что б ты Сашуля зьив та б не пыздив… Рассказывает он тут молодым и красивым.
О великий могучий суржик! Дежурная мило покраснела, чуть-чуть и сделала вид, что все нормально.
– Пиздуй работай уже, рассказчик, а то щас вязальным шилом в жопу штрыкну, так полетишь, шо птичка небесная.
– А я шо, я не шо, – улыбаясь во весь рот я вскочил и стал пятиться, – я ж про бдительность, понимаешь Григоровна… Все про нее проклятую…
– Вот смотри Настена, – погрозила кому-то пальцем Валентина, – сантехники, они самые опасные…
х х х
сон
Крепость вела себя странно. Словно во сне мы скакали к ней, а она отступала от нас в серую дымку. Арк храпел, ему совсем не хотелось туда, я подбадривал его, прижавшись к шее благородного животного, и оно терпело.
Казалось, время остановилось. Каждое движение давалось с трудом, словно плывешь по горячей реке, но вместо воды – смола, горячая, душная, сковывающая члены.
Сколько прошло времени я не знаю это как во сне, когда бежишь о неведомой опасности, а ноги вязнут и вязнут в песке. И ты словно стоишь на месте не смотр на все усилия. Что-то похожее ощущал я сейчас, интересно Арк тоже это ощущал. И видят ли кони сны?
Наверное, видят. Кони все видят, и все знают. Ну давай же родной поднажми еще немного…
Потом Крепость исчезла, растворившись в этом сером мареве. Мы остановились, и я сполз с седла. Дальше отступать не было никакого смысла. Сейчас меня настигнут мои враги. Я сжал рукоять меча и приготовился к последнему бою. Но они не спешили. Серая дымка окутала нас, и стало темно почти как в тумане ночью, звуки исчезли, исчезли противники, словно и не было их никогда. Остались только раны и они болели. Сколько нас добралось сюда я не знал, темные фигуры вокруг меня не имели лиц, я с трудом различал силуэт коня он тихо всхрапывал и это были единственные звуки которые долетали до моих ушей… Потом. Когда прошло один Бог знает сколько времени, стало светлеть.
Братья держались плотной группой и творили свою странную молитву. Темнота наливалась алым, закручивалась вокруг нас и втягивалась внутрь крепости через черные провалы бойниц. Казалось. Что крепость насыщалась подобно древнему голодному чудищу.
Стены крепости, раскалившиеся на солнце, вполне ощутимо шипели, словно их поливали водой. От них шел пар. Братья молились, слова звучали все громче и громче. Странная это была молитва, скажу я вам. Я так и не понял, из какого языка были слова, те что они произносили, крепко сжимая кинжалы.
Момент перехода растянулся на несколько мучительных мгновений, наверное, я потерял сознание, ибо, когда я очнулся на песке, рядом со мной был Гарольд и стены крепости были уже вокруг нас.
Города не было, стены казались ужасно древними, и алый туман постепенно впитывался в них, словно вода в сухую землю.
– Что это? – на лице германца читался настоящий животный ужас. И еще он был ужасно бледным, почти синим. А меня, как ни странно, охватила странная апатия ко всему происходящему. Меня беспокоила только судьба моего верного коня.
– Они знают… – я кивнул в сторону наших странных паломников. Те, несмотря на жару, натянули свои капюшоны и плавно раскачивались, держась за руки. Топоры валялись вокруг них. Там же валялись сумки с поклажей.
Гарольд тихо заскулил, он попробовал подняться, но ноги не слушались его. Лицо было белее снега, а доспех его был щедро окрашен кровью, и было непонятно его это кровь или нет.
– Колдуны… – прошептал Гарольд.
Я промолчал. Так оно видимо и было, нет, от этой поездки изначально попахивало неважно, но теперь совсем явно запахло серой. А это немного не мой профиль. Ох, и герцог, подкинул работу. И де Фок туда же, какие у него, оказывается есть интересные знакомцы.
Я собрал все волю в кулак и попытался вскочить на ноги, но тело отказало мне, и я снова рухнул лицом в песок…
х х х
Глава XXI
Led Zeppelin vs. Rolling Stones vs. Rum Dms vs. Chemical Brothers vs… “Rock Mashup”
Явь
Начальницу станции звали Варвара Абрамовна. И фамилия была соответствующая – Фахрутдинова. Этот яркий продукт советской дружбы народов выглядел ярко и внушительно, особенно в дни планерок Управления. Сто двадцать килограмм живого, именно, живого и весьма деятельного веса, типичная печенежско-цыганская внешность с элементами Кавказа и Сиона, обрамляющие ее златокаменные украшения, невольно вызывали уважение окружающих, трепет подчиненных и благосклонность вышестоящих, частенько ставивших Варвару Абрамовну в пример и бормотавших про себя вслед ароматному парижскому сквозняку сопровождавшему ее уход: «Вот это, еб же ж твою …»
Пожарных инспекторов она просто съедала на завтрак, их вдумчивыми и обстоятельными предписаниями подтирала предмет своей безусловной гордости, бормоча под нос слова классиков: «Контора пишет».
Взгляд густо подведенных черных глаз словно струя из огнемета уничтожал на месте любого, кто смел во внеурочный час потревожить Ее Превосходительство либо в кабинете, либо в помещении ДСП.
Санэпидемстанция покидала станцию Фахрутдиновой сытой, обогретой и с чувством невыразимой благодарности судьбе и Абрамовне лично.
Начальница твердо усвоила две вещи необходимые в метрополитене для успешной карьеры – на станции должен всегда поддерживаться идеальный порядок в помещениях, и по мере поступления краски, устраняться все остальные недочеты. Дисциплина работников явственно вытекала из этих основополагающих аксиом, но при этом была лишь неизбежным следствием.
Захарович был с Абрамовной неизменно корректен и предупредителен. Мы, то есть сантехники, ее откровенно побаивались.
Нет, она никогда