Малика опускается на четвереньки, подползает ближе, ее жадные глаза широко распахиваются. Она рыщет за стулом баба-джана. Пытаюсь подавить тревожное предчувствие. Вот значит, какова она, истина. Я нашла Малику, но остались еще вопросы без ответов.
Почему Малика не бежит к ней? Почему теперь никто ничего не знает о ней?
Почему она до сих пор остается лишь обрывком воспоминаний моей бабушки?
Почему никто не видит ее?
Не видит нас?
– Пожалуйста, не надо просить о таком. – Глаза женщины наполняются слезами. Ее муж оседает в кресле, закрыв лицо рукой. – Прошу вас…
Биби вскакивает со стула и падает на колени перед женщиной. Умоляет:
– Я хочу ее вернуть. Я ее недостойна, но, клянусь, я уже исправилась. Я бы все отдала, чтобы снова стать ей матерью. Чтобы иметь возможность воспитывать ее теперь, когда могу подарить ей любовь.
– Вернуть? Вы никогда не были ей матерью. – Женщина сдавленно всхлипывает, морщит лицо. – Вы никогда не узнаете, какой она была. Как нежно смеялась. Какая была умненькая, любопытная.
Печаль волна за волной накатывает мне на плечи, валит с ног.
– Вам следует кое-что узнать. – Муж смотрит на биби и баба-джана. Ведет их к подвалу, и мы медленно повторяем каждый их шаг. Здесь, в темноте, Малика остается у подножия лестницы.
– Пойдешь? – спрашиваю я.
Она качает головой.
В подвале стоит тот же самый диван, только сейчас он идеально чист. Вокруг разбросаны игрушки, словно игра только что прекратилась. Телевизор выключен, покрыт слоем пыли, и только он говорит о том, что здесь давно никого не было. Это место напоминает мне давний сон.
– Что это? – спрашивает баба-джан.
– Это… – Мужчина глубоко вздыхает, его жена сутулится, кладет руку на диван. – Все началось с лихорадки. Мы ничего не подозревали. Но потом она покрылась красными прыщами. Врачи говорили, ничего нельзя сделать, только держать ее дома и ждать выздоровления. Но она…
– Не смей договаривать эту фразу! – вспыхивает биби-джан, охваченная паникой. – Не смей!
– Я спустился сюда проведать ее. Она любила сидеть и смотреть старые фильмы. И прилегла отдохнуть после обеда. Но уже не проснулась. – Мужчина опускает глаза.
В воздухе звенит пронзительный вопль биби.
– Ты умерла. – Я смотрю на Малику от подножия лестницы.
Осознание обрушивается, как удар, и вся сцена начинает растворяться. Биби-джан, падающая на руки баба-джана, тает облачком дыма. Комната искажается, и вот уже мы с Маликой снова стоим в фойе под ярким солнечным светом. Раздается стук в дверь.
– Кто там? – Руки женщины трясутся и скользят по замку. – Чем могу быть полезна?
В дверь с надеждой заглядывают баба-джан и биби-джан.
Я понимаю, почему они не видят Малику.
Потому что она не частица воспоминаний. Она вообще не воспоминание.
– Ты знала, что я никогда не смогу тебя найти, – оборачиваюсь я к Малике. – Ты с самого начала знала, что с тобой произошло. Ты и не покидала этот дом. Так зачем же ты привела меня сюда? Почему нельзя было просто рассказать?
Я все еще вижу отрешенный взгляд биби-джан, в ушах звенит ее полный отчаяния вопль, сквозь пальцы утекают ее мечты, и я не могу от этого отделаться. Все это так чудовищно погребено у меня в голове, что я не могу даже начать разбираться, где заканчивается она и начинаюсь я. Гнев, ярость, печаль, одиночество, страх.
– Это не я так решила. Я тебя предупреждала. – Малика поднимает на меня темные глаза, и воспоминание прокручивается снова. И впервые от ее печальной улыбки у меня по спине пробегает холодок. – Если дом хочет заманить тебя, рано или поздно он тебя заберет.
Глава 28
– Ты знала… Знала, что происходит со мной, с воспоминаниями.
Мне вдруг становится очень плохо. Малика оборачивается ко мне. Я каждой клеточкой тела хочу бежать из этого дома, бежать от нее. Слишком поздно понимаю, что я и есть та беспечная девчонка, которая игнорировала все предупреждающие знаки, свалилась в подвал, испортила отношения со всеми, кто ей дорог. И ради чего?
– Я хочу уйти. Немедленно. – На подкашивающихся ногах бегу к двери – и обнаруживаю, что опять возвращаюсь к дому. Вечное солнце не перестает сиять, в дверях снова и снова раздаются три резких стука. Женщина открывает дверь. Биби-джан, погруженная в свои мысли. Баба-джан, старающийся быть в курсе всех секретов биби-джан. От всего этого я задыхаюсь. – Что ты делаешь? Отпусти меня сейчас же.
– Ничего я не делаю. – Малика сидит, вытянувшись по струнке, на нижней ступеньке лестницы, сцепив руки. – Я тут застряла, как и ты.
От безмятежного выражения ее лица паника становится еще сильнее. Пальцы барабанят по запястьям, я подбегаю к каждому окну, стучу кулаками в каждую дверь, кричу во все горло:
– Помогите! – Я врываюсь в гостиную, но воспоминаниям все равно. Как будто меня не существует. – Выпустите меня отсюда! Мадар! Сэм! Эрик!
Бегу через кухню, по коридору, к зеркалу. В далеких отражениях вижу строительную бригаду, они то появляются, то исчезают из виду. Но как бы я ни старалась вырваться, ничего не помогает. Что бы я ни делала, повсюду меня встречает только холодное стекло.
– Поздно. – Малика нерешительно бредет за мной. – Разве ты еще не поняла, что происходит, когда ты отдаешь этому дому вещи?
– Я не исчезла. – Оборачиваюсь к ней.
Она отшатывается – и тогда отшатываюсь я. В ее глазах уже нет гнева, лишь гложущее одиночество.
– Конечно не исчезла. Тебя просто стерли, – шепчет она. – Как меня.
– Кто-то же должен знать, что делать. Где биби-воспоминание? Где она прячется? У нее есть ответы, она мне поможет. – Должен же быть какой-то выход. Если Малика не хочет о нем говорить, найду того, кто расскажет. – Где ты?
Бегу вверх по лестнице в хозяйскую спальню, где я впервые увидела, как она плачет. В хозяйскую ванную. Петляю, поворачиваю. Все стены увешаны зеркалами.
И в каждом отражается биби. В каждый украденный миг она смотрит на меня.
– Что тут происходит? – шепчу я.
Отражения подходят ближе, вырастают. В комнату входит Малика. С каждым шагом ее голодные глаза распахиваются все сильнее.
– Ты спросила о ней, вот дом и показывает тебе. Она всегда была здесь, глупышка. – Малика встает на цыпочки и кладет обе руки мне на грудь. Темные глаза стали еще шире. – Мне было так одиноко, пока ты не отыскала меня. Я долго ждала, чтобы меня кто-нибудь нашел. Стало лучше. С твоими воспоминаниями в доме не так грустно, но этого мало. Мало. Надо еще. Покажи мне больше. – Она впивается пальцами в мою блузку, и я кричу, потому что меня пронизывает ледяной холод. Намного хуже, чем было раньше. Холод не дает мне дышать, а в зеркалах и ванной появляется все больше отражений. – Покажи мне всех. Пусть они тоже увидят меня.
– Оставь меня в покое! – Отталкиваю Малику, и вспыхивает яркий свет.
Но воспоминания не унимаются. Они наводняют зеркала. Впервые за долгое время я вижу улыбающиеся лица мадар и падара, обнимающих друг друга. Баба-джан удивленно моргает, будто просыпается после десятилетнего сна.
– Вовремя ты попала сюда.
– Амина? – Резко оборачиваюсь и вижу Амину и Айшу. Они стоят, прислонившись друг к другу, в руках светятся телефоны. Айша поднимает глаза на меня.
– Айша?
Позади них виднеется хозяйская спальня, там сошлись в поединке по армрестлингу Аман и Маттин. Между ними стоит Сэм и ведет счет.
– Помню этот день, – бормочу я, направляясь к ним.
Спальня снова превращается в наш дом, каким он был два года назад. Последний Курбан-байрам, который мы праздновали как одна семья. Я у себя в гостиной, сижу между Аминой и Айшей. Родители Сэма толкаются у нас на кухне вместе с мадар, падаром и таким количеством тетушек, что и не сосчитать.
Маттин одолевает Амана, его победа встречена радостными криками. У меня переполняется сердце.
– Ты сжульничал! – подскакивает Аман. Маттин и Сэм хлопают друг друга в ладоши. – Я требую реванша!